Роман Мних
Библейская символика и
проблема власти в русской поэзии
XX века
Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica 1, 123-131
1999
A C T A U N I V E R S I T A T I S L O D Z I E N S I S F O L IA L IT T E R A R IA RO SSIC A 1, 1999 Р О М А Н М Н И Х (Д р о го б и ч -Л ю блин) Б И Б Л Е Й С К А Я С И М В О Л И К А И П Р О Б Л Е М А ВЛ А С ТИ В Р У С С К О Й П О Э З И И XX ВЕКА 1. В силу целого ряда обстоятельств библиейские инспирации в русской поэзии п риобретаю т сегодня особый смысл, интерес к ним и уровень их исследования возрастает со временем. В перестроечное врем я русская литература вдруг как бы вспомнила, что библейские ориентиры (мотивы, идеи, м ораль, даже стиль Священного Писания) всегда были важнейш им коррелятом ее развития. Н овом у осмыслению русской художественной культуры в этом аспекте сегодня п ом огает и возвращ енная религиозная философия X X века, и интерпретация религиозных традиций, и, наконец, попытки понять сущ ность библейской символики в поэтических текстах, той символики, которая не всегда вы раж ала одну лишь сакральную сторону бы тия русского государства и русского общ ества. У н и вер сал и зм С вящ енного П и сан и я как книги в сеоб ъ ем лю щ ей позволяет анализировать библейскую символику в соверш енно разны х кон текстах, п р ед ст ав л яя при э т о м со о тветствен н о р азн ы е идейно- -художественные смыслы слов Ветхого и Н ового Заветов. П роблем а власти и библейской символике на первый взгляд выглядит, м ож ет бы ть, даж е надуманной. Ведь в сам о м тексте Б иблии по этом у п оводу сказан о д о ст ато ч н о о д н озн ачн о сл о в ам и И суса Х р и с та в знам енитой евангельской сцене: „О тд авайте кесарево кесарю , а Божие Б огу” (М ат. 22, 21). Т о есть, в универсальной библейской концепции д л я человека существует д в а типа власти и две силы, репрезентирую щ ие власть: Б о г как представитель сакральной власти (и, очевидно, власти вообщ е) и м онарх - представитель мирской власти. О тм ечу, что цитируем ая библейская ф р аза всегда б ы л а опорой атеистов, представляю щ их христианство как религию для богаты х, к оторая оправды вает подати, налоги и неравенство. В такой ситуации [123]
124 Р о м ан М них никогда не принималось во внимание то обстоятельство, что даже м еждународны й пролетарский гимн „И н терн аци он ал” в своей идейно- -сущ ностной основе содержал своего ро д а п араф разы и аллю зии на новозаветную тематику. Восстань, ироклятьем заклейменный, Весь м ир голодн ы х и рабов... Весь м ир н асилья мы разруш им Д о основанья, а затем М ы наш , мы новый мир построим: К то бы л ничем, т о т станет всем. Здесь целый ряд м ом ентов указы вает на христианскую атм осф еру и сим волику: клейм о за к л я т и я н ад с т а р ы м м и р о м (ср. клейм о п ер вород н ого греха, „ с н я т о е ” искупительной ж ер тво й Х ри ста; в коммунистическом учении роль Х риста отдана пролетариату), мотив „н ового” м ира (ср. „новы й” завет) и т . п. П оследняя ф раза цитируемого отры вка прям о перекликается с Н агорной проповедью И суса Х риста и содерж ащ им ися в ней заповедям и блаженств: „Б лаж енны кроткие, ибо они наследую т зем лю . Блаж енны алчущ ие и ж аж дущ ие правды , ибо они н асы тя тся” (М ат. 5,5-6). К с та ти , об и дейной б л и зо сти христианства первых веков и коммунистического движ ения писал в свое врем я Ф. Энгельс, а уже в X X веке французско-румынский философ М ирче Элиаде в монограф ии Аспекты м иф а1 детально п роанализировал сходство марксистско-ленинских теори й с основам и христианского м и р о в о ззр ен и я; в ы в о д ы о к аза ли с ь ш оки р у ю щ и м и , совп ад ен и я п о тр яс аю щ и м и . Н аконец, об идейной бл и зо сти „эм п и ри ческого пессимизма и эсхатологических надежд” М аркса и христианских доктрин не так давно писал П. Тиллих2. Ч то касается русской поэзии XX века, то в истории ее развития можно условно вы делить три периода, когда поэты и художники долж н ы были четко осознавать свою ориентацию на Библию и ее символику: а) д о о ктя б р ьск о го п ер ев о р о та и в п ервы е го д ы б о л ь ш ев и зм а художник в какой-то мере в своей „библейской” ориентации был свободен; б) с середины тридцаты х годов и до „перестройки” обращ ение к библейской тем атике и публикация такого р о д а произведений были невозмож ны , ибо это противоречило основной атеистической идеологии государства; в) наконец, в „постгорбачевское” врем я в русской поэзии можно уже обращ аться к кому угодно и к чему угодно, а библейские инспирации 1 Русский перевод см.: М . Э л и а д е , Аспект ы мифа, М о сква 1995. 2 С м . польский перевод: P. T i l l i c h , Pytanie о Nieuwarunkowane, K ra k ó w 1994, с. 11.
Б иблейская си м воли ка и п р о б л ем а власти в русской поэзии X X века 125 в современной русской поэзии даже не уступаю т м есто лей тм оти вам „м аскультуры ” (детектив, секс и т. п.). О тм ечу, что классическая советская п оэзи я и л и т е р а т у р а зарож дались в атм осф ере библейской символики; библейские архетипы, м отивы и тем ы были фундам ентом этой новой культуры . Вспомним ром ан М . Г орького М ат ь, глубинный и поверхностны й евангельско- -апостольский подтекст которого (от имени главного героя до р яд а сцен и м отивов) очевиден. А поэм а А. Белого Христос Воскрес, поэм а A. Б л о к а Двенадцат ь - п рои звед ен и я н аск в о зь р ели ги озны е и библейские. И несм отря на современные споры вокруг интерпретации финала поэмы Б лока, т о т факт, что произведение венчается о б р азо м И суса Х р и ста, а д в ен а д ц ать кр асн о ар м ей ц ев в ы зы в а ю т п рям ую ассоциацию с д в ен а д ц ать ю а п о с то л а м и , о стае тся н ео сп о р и м ы м . Вспомним и М истерию - буфф В. М аяковского, в основе которой леж ит библей ская и сто р и я всем и рн ого п о то п а. Я уже не го в о р ю о библейских контекстах М астера и М аргарит ы, Докт ора Ж иваго, поэзии А . А хм атовой, М. Ц ветаевой, О. М андельш там а. Н а м о й взгл яд , здесь важ но подчеркн уть другое: и м ен но те произвед ения, к о то р ы е зи ж ди ли сь н а библейской осн ове, часто оказы вались более популярны ми, более известными, м ож ет бы ть, даж е более доступны ми для понимания, чем произведения соверш енно нового то л к а. Я р к и й прим ер - п о э м а А . Б л о к а Д венадцат ь и п о эм а B. М аяковского 150000000. Известно, что Маяковский писал полемическое произведение, желая опровергнуть „двенадцать” Б л о ка другими числами, ж елая д о к азать , что револю цию д ел ал и не д вен ад ц ать ап остолов- -красноармейцев, а 150 м иллионов, и у М аяковского вы ш ла поэм а настолько футуристическая, что ее критиковали все: и слева, и справа, и сверху, и снизу. Вместе с тем , это было произведение непонятное, д а и о так о м числе - 150 000000 - никто из рядовы х читателей не им ел п редставлен и я. В т о в р ем я, как п о эм а Б л о к а с тр о и л ась на сакральном библейском числе, и это бы ло понятно всякому, кто рос и жил в соприкосновении с основами христианской культуры. Очевидно, что Библия сам а по себе содерж ит такую жизненную парадигму, которая позволяет обращ аться к библейской символике практически во всех экзи стен ц и альн о важ н ы х м о м е н та х в судьбе отдельного человека, и поколения, и государства, и целого н арод а, и, наконец, всех лю дей вообщ е. Библия предстает своей книгой и для русской культуры, к оторая во м н о го м является культурой европейской и христианской. И обращение к библейской символике всегда провоцирует два важ ны х собы тия в интерпретации худож ественного произведения: 1) библейский сим вол всегда как бы „втяги вает” русскую ситуацию в ситуацию всемирную, мировую ;
126 Р о м ан М ішх 2) библейский символ поэтому при интерпретации текста предполагает двоякого рода задание: с одной стороны , сравнить русскую историю с и стори ей свящ енной, а с другой сто р о н ы , уравн ять эти ф акты в контексте европейской истории. К стати, подобн ая интерпретация литературны х произведений в ключе сакрализации русской истории и русского м о н ар х а хар ак те р н а д л я р яд а р а б о т Ю . Л о т м а и а , Б. Успенского, в последнее врем я об это м пиш ет В. Топоров. П он ятн о, что д л я худож ника и поэта, н аходящ егося во власти п редставлен и й о к акой -то соверш енно особой судьбе России, б иблейская си м во л и ка будет у н и кальн ы м и, в о зм о ж н о , сам ы м м ощ ны м „средством выраж ения” , она позволит ему сакрализировать с о б ы т и я ро д н о й истории и п р ед стави ть их в у н и версальн ой библейской перспективе. П риведу пример менее известный, нежели п римеры выше. Г од спустя после О ктябрьской револю ции В. Брю сов написал такое четверостишие: П овеял вихрь и р а зм е т а л Россию. Г де вы др у зья, чье имя легион, Одни пош ли и зо б р аж ать Осию, Д ругих киты сглотнули как И о н 3. Э ти строчки были опубликованы только в том е Л ит ерат урного наследил Валерия Борюсова. В них обращ ает на себя внимание библейская аф ористичность и очень точная расстановка политических и историко- -биографических акцентов: - друзья оказались в вихре перемен не друзьям и, а бесовской силой (ср. библейское „им я им легион” ); - одни проповедую т светлое будущее, как пророк Осия в Библии, и стали на службу власти; - другие стали ж ертвой этой новой власти, как библейский пророк И он а стал жертвой кита, власть их „ п р о гл о т и л а” . Одним из самых важных и основных пафосов русской советской поэзии был пророчески-мессианский тон. П ричем, если после О ктября 1917 года он носил характер учения о руководящ ей роли ленинского п ролетариата, то уже после второй м ировой войны коммунистическое м ессианство внедрялось в реальную жизнь Европы. В европейской культуре извечно соседствовало д ва типа мессианства: мессианство угнетенных и мессианство угнетателей. Э т а м одель ярко проявила себя в русской истории, где, с одной стороны , мессианские идеи п роповедовались оф ициально на уровне Российской империи, 3 Л ит ерат урное наследство. Валерий Брюсов, М о сква 1976, с. 61.
Библейская си м воли ка и п р о б л ем а власти в русской поэзии X X века 1 2 7 а с другой, порабощенные народы выдвигали свои варианты мессианизма (А. М ицкевич, Т. Шевченко). И здесь важна даж е не проповедь какого-то превосходства официальной русской культуры (хотя и это им ело место), важ на проповедь особой роли русской культуры и особой миссии Российского государства. П арад оксальн ы м , на мой взгляд, предстает т о т ф акт, что после завоевания власти больш евики в своей коммунистической идеологии подхватили эту вековую традицию . О браз Ленина, а позж е - Сталина, воссияли во всей славе пророка-м ессии, и в поэзии репрезентация о тм ечаем ы х идей очень часто п р о х о д и л а в кон тексте би блей ской символики. 2. Именно в таком аспекте „сакрализации” представлен образ пророка в П оэм е о Сталине А. Галича. Если в классической русской поэзии X IX века (А. Пушкин, М . Л ерм онтов) пророк всегда бьш в русле библейской ориентации воплощ ением совести н арода, и он один видел и знал истинный смысл происходящего, то у Галича именно „всеведение” пророка оборачивается трагической стороной: Не бойтесь тю р ьм ы , не бойтесь сумы, Не бойтесь м о р а и глада, А бойтесь единственно то л ьк о того, К т о скаж ет: „ Я зн аю , как н ад о!" К то скажет: „И д и те, лю ди , з а мной, Я вас научу, как надо!”4. П онятно, что приведенные слова направлены не только против „гения всех времен и народов” , но и против сам ой партийной системы вообщ е, в которой право на всякую истину санкционировано единолично. В п оэм е Г ал и ч а и зо б р а ж ен а си туац и я кри ти ки к у л ь т а личности в Советском С ою зе после 1953 года, и сакрализированны й образ „о тц а всех н ар о д о в ” (ср. молитвенно-библейский ш там п Отче наш) в тексте произведения разоблачен: К ум до ку ш ал огурец И закон чи л с м укою : „О к а за л с я н аш отец Не о тц о м , а сукою ” . В конце поэм ы , в главе Аве М ария, Галич рисует уже другой образ пророка - политического подследственного, в иронически-трагических тонах: 4 П о эзи ю А. Г али ча ц итирую по издан и ю : А. Г а л и ч , Г енеральная репет иция, М осква 1991.
128 Р о м а н М них Д ело явно липовое - все как на ладони, Н о пятую неделю д о л б ят допрос. С ледователь-хм ури к с у тр а на валидоле, К а к пророк, иоследствсниый б о р о д о й оброс... Уиеклп иророка в рссиублику Коми, А он и - перекинься баш к о ю в лебеду, А сл едователь-хм ури к получил в м есткоме Л ьго тн у ю путевку на м есяц в Теберду... Грян ули впоследствии всякие хрена иди, С ледователь-хм ури к на пенсии в М оскве, А справочку с п ечатью о реабилитации Вы слали в К ал и н и н иророковон вдове... Библейский контекст об р аза пророка-подсудим ого усилен в этой части поэм ы лей тм оти вом „а М адонна ш л а по И удее” , повествую щ ем о судьбе Исуса: А М ад о нн а ш л а по Иудее! И все легче, тоньш е, все худее С каж ды м ш а го м становилось тело... А вокруг ш у м ел а И удея И о м ертвы х п ом н и ть не хотела. Н о лож ились тени на суглинок, И таи л и сь тени в каж дой пяди, Тени всех буты рок и треблннок, Всех изм ен, предательств и распятий... Аве М ария!... В осуждены всякого насилия Галич уравнивает коммунистический и фаш истский реж имы (,,бутырки и треблинки” ). Идейно-тематический смысл П оэмы о Сталине д ает основания для неоднозначной (и в какой-то м ере ам би вален тн ой ) интерпретации эпиграф а к этом у произведению - слов из п оэм ы А. Блока: „Впереди Исус Христос!” Э ти слова в одно и то же время обретаю т то трагический, то сакральны й см ы слы . Т рагедия особенно ви дн а в гл ав е Ю чтва вож дя, где центральны й персонаж (Сталин) говорит о вечности с оего ц арства словам и И суса Х ри ста и обращ ается к Христу: П отны е, м о р д асты е евреи, Ш айка проходим цев я ворья, Всакие И о ан н ы и М атф еи Н а п л е ту т с тр и ко р о б а вранья... Д уш ловец , Ты вы ш ел на рассвете С бедной сетью из расхож их слов, Н а исходе двух ты сячелетий П окаж и , велик ли тв ой улов?..
Б иблейская си м воли ка и п р о б л ем а власти в русской поэзии X X века 129 Я не п о в то р ю тво и х ош ибок, Ни одн ой из них не повторю ! В м ире не найдется святотатц а, Ч т о б ы п о д н ял на м еня копье, Если ж я ум ру - что м о ж ет статься, - Вечным будет царствие мое! В дан н ом случае библейские слова о вечном царстве являю тся явны м си м волом тотали тарн ой сталинско-коммунистической системы. У ж ас отечественной истории (а, м ож ет бы ть, и истории мировой) представлен Г ал и чем в П оэм е о Ст алине стр аш н ы м и сл о в ам и , ориентированными на библейскую символику и передающими трагический см ы сл человеческого бытия: П р ет и стории С алом ея С И о ан н о в о й головой В поэзии А. Галича м ы часто встречаем обращ ения к библейским аф ори зм ам , при это м сим волы священной истории переосм ы сливаю тся в контексте адаптации к тотали тарн ой советской системе: В о т при ш ли и ко м не седины, Распевается воронье! „Н е судите, д а не суди м ы ...” - Закли н ает м еня вранье С лова И суса Х риста предстаю т как вранье, вороний крик; п оэт не п р и ем ле т н о во зав етн о й м о р ал и , к о т о р а я п р о п о в ед у ет см ирение с сущ еств ую щ и м п о р яд к о м вещ ей. А н ал о ги ч н о е переосм ы слен и е происходит в поэзии Г алича и с другими аф оризм ам и: ,,по образу и п од о б и ю ” , „хлеб насущный наш дай нам , Боже, днесь” и т. д. П еред нам и прим еры ам бивалентного переосмысления сем антики библейских си м волов: сл о в а Б и б ли и не п р и о б щ а ю т см ы с л а п рои звед ен и я к сакральном у бы тию , а даж е - наоборот, п редстаю т в каком -то соверш енно п ротивополож ном себе смысле, явно отрицательном . В другом ключе переосмыслен сим вол „исхода” (название одной из книг Ветхого Завета) в стихотворении Песня И схода: здесь история исхода древних иудеев из Египта предстает в свете эм играции сем ьи писателя В. Н екрасова из Советского С ою за. Традиционная сакрализация п оэта и его слова, связанная с об р азо м И суса Х риста, судьба которого переносится на судьбу поэта, представлена Галичем в стихах о Б. П астер наке. Здесь м ы встречаем традиционны й сим вол „терн ового венца” (устойчивый „ш там п ” в русской поэзии, ср. у Л ерм он това: „и преждний сняв венец, они венец терновы й, увитый л авр ам и , надели на н его ” в стихотворении Смерть поэта). У Г али ча в стихотворении П а м я т и Б. Л. Пастернака:
130 Р о м а н М них И не тер н о во м у венцу Колесованьем , А, как поленом по лицу, Г олосованьем (С итуация го л о со в ан и я за исклю чение П ас т е р н а к а из С о ю за писателей). 3. В отличие от Галича, соверш енно другая сторон а библейской си м воли ки п ред ставлен а в стихах А . А х м ато в о й , Б. П а с т е р н а к а , М. Цветаевой. Здесь на первый план выступает прежде всего сакрализация личной судьбы лирического героя поэта. Т ак, у А. А хм атовой в цикле Распятие (из Реквиема) казнь И суса Х риста ассоциируется с судьбой ее сына и ее личной судьбой: „Н е р ы д ай М ене, М ати , во гробе сущ у” Х о р ан гелов великий час восславил, И небеса расплавились в огне. О тцу сказал: „П о ч то м еня оставил!” А м атери: „О , не р ы д ай М ене...” М а гд али н а билась и р ы д ал а, У ченик лю б и м ы х каменел, А туда, где м о л ча М а ть стояла, Т а к н икто взглянуть и не посмел5. Здесь слова Х риста из Евангелия „О тче мой, Отче, зачем т ы меня оставил?” приобретаю т экзистенциально-биографический смысл: отец сы на А хм атовой, поэт Н иколай Гумилев, бы л расстрелян, т о есть реально оставил сына. В контексте Реквиема м отив единения судьбы Х риста и сы на усилен и другими сим волам и (ср. сим вол „вы сокого креста” применительно к сыну). С у д ьб а лирического ге р о я о к азы вается со п ри частн ой су д ьб а м персонажей Священной истории и у Б. П астерн ака в цикле стихов Ю рия Ж иваго, и в ряде стихотворений М . Ц ветаевой. Во всех этих случаях ж изнь, получивш ая статус сакральн ой , п р о ти во п о ставлен а официальной государственной власти. О боб щ ая и сум мируя наблю дения над библейской сим воликой в русской поэзии X X века (в контексте проблем ы „П исатель и в л асть” ), можно определить три разные концепции власти, которую эта символика репрезентирует: 5 С тихи А . А х м ато в о й цитирую по изданию : А. А х м а т о в а , Сочинения в д ву х т ом ах, т. 1, М осква 1991.
Б и блей ская си м воли ка и п роб лем а власти в русской поэзии X X века 131 1) сакральная священная власть Б ога, которы й ведает всем и знает все; эта трад иция не затрон ута в дан н ом сообщ ении, но к ней часто обращ алась классическая русская поэзия, частично она представлена в поэме А. Б л о ка Двенадцать; 2) библейская сим волика в поэзии представляет и официальную советскую вл асть, причем в первы е го д ы после револю ц и и в п о л о ж и т ел ьн о м сак р а л ь н о м ореоле (Б л о к, М а яко вски й ), после - в о т р и ц а т е л ь н о м , ан ти гу м ан н о м (Г алич), и в т а к о м кон тексте библейские символы приобретаю т совершенно противоположные смыслы; 3) библейские те м ы и м о ти вы сл у ж ат с п о со б о м сак р ал и зац и и экзистенциально-личностных м ом ентов биографии поэта, тем сам ы м созд авая контекст оппозиции оф ициальны м властям. Rom an M nich
SY M B O LIK A B IB L IJN A I P R O B L E M W ŁA D ZY W R O S Y JS K IE J P O E Z J I XX W IEK U
A rty k u ł p rzedstaw ia związki І zależności rosyjskiej porew olucyjnej poezji z sym boliką biblijną. W an ty to lalila rn y m Poemacie o Stalinie A. G alicza p ro fa n a c ja ew angelicznych w ątków służy wyjawieniu okrucieństw a radzieckiej rzeczywistości.
W poezji A. A chm alow ej, B. P a sle m a k a i M . Cw ietajewej sakralizacja biblijnej symboliki podk reśla tragizm ludzkiego życia w społeczeństwie zniew olonym to ta litarn y m reżim em .