• Nie Znaleziono Wyników

Novel by Olga Slavnikova Dragonfly, enlarged to the size of a dog: metaphysics and poetics

N/A
N/A
Protected

Academic year: 2021

Share "Novel by Olga Slavnikova Dragonfly, enlarged to the size of a dog: metaphysics and poetics"

Copied!
10
0
0

Pełen tekst

(1)

Роман ольги Славниковой СтРекоза,

увеличенная до РазмеРов Собаки:

метафизика и поэтика

Альфия Смирнова ORCID: 0000-0001-9198-548X Московский городской педагогический университет Москва, Россия alfia-smirova@yandex.ru Ключевые слова: Ольга Славникова, метафизический реализм, «внутренний человек», расширение реальности, поэтика В статье анализируется роман Ольги Славниковой Стрекоза, увеличенная до размеров собаки, выявляется метафизический смысл произведения и особенности поэтики, обусловленные художественной природой текста. Первый роман вызывает особый интерес реализуемыми в нем принципами «школы» метафизического реализма, теоретическая разработка которых принадлежит основателю нового направления в современной литературе, философу и писателю Юрию Мамлееву. В романе Славниковой воплощается опыт «запредельного познания реальности», которое трансформирует авторскую оптику. В центре внимания автора оказывается «внутренний человек», его внутренняя жизнь и отношение к миру. Выбор ракурса повествования способствует расширению реальности, запечатленной в тексте (мотивы пустоты, одиночества, темноты, небытия, подмены), позволяет автору «заглянуть» в темную бездну совместного сосуществования и зависимости героинь – матери и дочери – друг от друга, их взаимной любви и ненависти, непонимания и отчаяния. Проникновение в глубины человеческой сознания и души, представленное в романе, таково, что способно изменить представление читателя о человеке. Прикосновение к «непостижимому» позволяет Славниковой «выйти за границы логического и обнаружить иное измерение бытия» (С. Франк). Имя Ольги Славниковой – автора романов Стрекоза, увеличенная до размеров собаки, Один в зеркале, Бессмертный, 2017, Прыжок в длину, Легкая голова – хорошо известно современному читателю. Писательница является Nr 9 SS. 83-92 2019 ISSN 2083-5485

© Copyright by Institute of Modern Languages of the Pomeranian University in Słupsk

Original research paper Received: 27.06.2019

Accepted: 8.10.2019 https://doi.org/10.34858/polilog.9.2019.296

(2)

«обладателем чемпионских поясов сразу по нескольким версиям: за лучший роман дают «Русского Букера» (2017, 2006), за лучший рассказ – премию имени Юрия Казакова (Сестры Черепановы, 2009). Добавить к тому финалы премий им. Аполлона Григорьева и им. И.П. Белкина за лучшую повесть (Бессмертный, 2001) и еще одной «Казаковки» (Басилевс, 2008)» [Галиева 2009: 127]. Однако творчество писательницы изучено лишь фрагментарно. Актуальным остается вопрос о доминантных жанрово-стилевых признаках, позволяющих отнести ее прозу к определенному направлению в современном литературном процессе. Произведения Славниковой причисляют к магическому реализму, к социально-бытовой линии русской реалистической литературы, к метафизическому реализму, к постмодернизму, наконец, к «женской прозе», выделяющейся своими специфическими чертами. По словам О.А. Колмаковой, «женская точка зрения на мир позволяет соотнести произведения Славниковой с таким направлением современной литературы, как «женская проза». В произведениях О. Славниковой, как и у представительниц современной «женской прозы» (А. Ванеевой, И. Полянской, Р. Мустонен, Н. Горлановой, П. Слуцкиной и др.), в фокусе внимания часто находится женская судьба. Однако гендерный конфликт у Славниковой никогда не выступает в чистом виде» [Колмакова 2015: 145]. Являясь членом Клуба метафизического реализма, Ольга Славникова отметила связь своего творчества с этим литературным направлением: «Лучше всего мне подходит определение “метафизический реализм”, хотя и оно неточно» [Славникова 2000: 6]. В конце 2004 года Сергей Сибирцев организовал при ЦДЛ «Клуб метафизического реализма» – сообщество писателей особого интеллектуального направления. Президентом Клуба был избран писатель и философ Юрий Мамлеев, давший название новому литературно-философскому направлению и разработавший его теоретические основы в труде «Судьба бытия» (1997). Юрий Мамлеев объединил вокруг себя молодых авторов – участников литературно-философского проекта «Мистерия Бесконечности» (Дмитрия Силкана, Наталью Макееву, Сергея Сибирцева, Ольгу Славникову и др.) и в разной степени определил их творческое развитие. Юрий Мамлеев подчеркнул, что метафизический реализм – это не только литературное течение, а если быть точным, философско-литературное направление, но и «целое мировоззрение, меняющее направление человеческого ума в сторону более глубинного, запредельного познания реальности» [Мамлеев 1997]. Философ Николай Бердяев назвал Достоевского «величайшим русским метафизиком», отметив при этом, что он является не только великим художником, но и великим мыслителем и великим духовидцем [Бердяев 1994: 9]. Юрий Мамлеев в своих размышлениях о метафизическом реализме исходит из «метафизической мощи искусства», и цель своего философского труда «Судьба бытия» видит в том, чтобы «показать, каким образом могут взаимодействовать литература и метафизика» [Мамлеев 1997]. Задача писателя-метафизика, по словам Мамлеева, состоит «в том, чтобы обратить все свое духовное зрение

(3)

на невидимого человека, интересуясь внешним человеком лишь постольку, поскольку в нем отражаются реалии скрытого, тайного, трансцендентного человека [Курсив мой. – А.С.]» [Мамлеев 1997]. И в этом утверждении Юрий Мамлеев близок Николаю Бердяеву в его понимании метафизики литературы. Автор двухтомного труда Метафизика русской литературы, Светлана Семенова, обращает внимание на то, что «метафизические вопросы ставятся и решаются как бы за физикой внешних условий, в той исходно онтологической шкале, какую задают глубинные изменения природы человека, стоящего перед лицом судьбы, смерти, Бога, отчаяния и надежды, потерянности и дерзания» [Семенова 2004: 7]. Свой метод анализа исследователь называет «литературно -философской герменевтикой в ее исконном значении искусства истолкования и понимания» [Семенова 2004: 8]. Отвечая на вопросы «Независимой газеты» в связи с 75-летним юбилеем Юрия Мамлеева, Ольга Славникова подчеркнула, что он явился «одним из самых сильных впечатлений» ее писательского становления. «Мамлеев повлиял на меня в том отношении, что я не понимаю, как это сделано. Влияние его было такое, что я поняла: надо работать только так. Чтобы не было понятно, как сделано. Все, что понятно, как сделано, должно быть убрано из текста» [Нежность… 2006]. Обратимся к первому роману писательницы Стрекоза, увеличенная до размеров собаки (1996), который вызывает интерес и с точки зрения истоков последующего творчества Славниковой, установки на определенную литературную традицию. Хотя в одном из интервью 2018-го года писательница заметила, что «всякому роману свое время», и поток сознания в Стрекозе уже не ее тип письма. Роман привлекает не только необычностью своего названия, но и особым ракурсом повествования, «абсолютным погружением» (Ю. Мамлеев) во внутреннюю жизнь героинь, проникновением в женскую психологию. В заглавии романа – Стрекоза, увеличенная до размеров собаки – заключен метафизический смысл, объясняемый особой авторской оптикой, нацеленной на скрытую от посторонних глаз жизнь семьи. В аннотации речь идет именно об этом: роман посвящён истории взаимоотношений матери и дочери, живущих вместе. Шаг за шагом повествование вводит нас в «тихий ужас» повседневного сосуществова-ния людей, которые одновременно любят и ненавидят друг друга. И дело здесь не только и не столько в бытовых условиях, мешающих обустроить личную жизнь двух женщин. В фатальное противоречие вступают мысли и чувства, но эта борь-ба искусно замаскирована флером внешних приличий. И лишь пристальный взгляд способен увидеть истинное положение вещей. Так хорошенькая безобид-ная стрекоза под беспристрастной оптикой превращается в страшного прожорли-вого хищника… [Славникова 2000]. Славникова психологически тонко и достоверно раскрывает сложность взаимоотношений двух одиноких женщин. Притом, что они замкнуты в общем пространстве однокомнатной квартиры и сосуществуют вдвоем, в их отношениях

(4)

нет понимания друг друга, духовной близости, а любовь неотделима от ненависти. Причины этого кроются в детстве самой Софьи Андреевны и Кати. Проявление дочерней самостоятельности, воли подавляется матерью под видом заботы, даже самопожертвования. И в этом выражается инстинктивная потребность Софьи Андреевны поглотить личность дочери, заместив ее своей копией. Материнскую любовь она «воспринимала как добродетель, равную – с обратным знаком – отрицательным качествам дочери» [Славникова 2000: 34]. В романе есть эпизод, когда Софья Андреевна впервые тяжело заболела, ее дочь Катя, будучи тогда школьницей, вдруг решает, что мама умрет. От ужаса она тоже хочет заболеть и умереть вместе с мамой, для чего наедается снегом и, беспомощная, бродит по улицам в ожидании смерти. Софья Андреевна истолковывает поведение дочери превратно, уверенная в том, что дочь по обыкновению ленится и хочет заболеть, чтобы не ухаживать за матерью. В том же подозревает и Катя ее: «Девочка подумала, что все-таки мать заболела нарочно – сделала то, чего не вышло у нее… Девочке было нисколько не стыдно и не жалко мать, просто страшновато не чувствовать того, что полагается» [Славникова 2000: 55]. «Механизм непонимания набирает обороты и работает с жестокой чёткостью. Мать и дочь переходят невидимую черту. Между ними начинается борьба: немая и ещё наполненная страстной потребностью любви и признания со стороны девочки и – отмеченная разочарованиями и обличениями со стороны матери» [Межиева, Конрадова 2006: 101]. Об этом в романе говорится: «…Жизни их сцепились и застряли, желая не то разойтись, не то окончательно совместиться» [Славникова 2000: 32]. Метафизика существования вдвоем, постоянного присутствия в жизни дочери матери, передается в тексте через усиливающееся внешнее сходство героинь, что выглядит как предначертанное вынужденное следование за матерью – вопреки собственной воле и желанию: «Даже черты Катерины Ивановны всю жизнь послушно следовали ее чертам». «Порой их сходство затуманивалось на несколько лет, но неизбежно возникало снова» [Славникова 2000: 11] – как некая роковая сила, владевшая ими. После похорон матери, увидев свое лицо в зеркале, Катерина Ивановна «подумала, что теперь, не имея образца», лицо «может сделаться и вовсе никаким» [Славникова 2000: 12]. Проблема «внутреннего человека» задается уже в первой главе романа и связана с понятием о душе. Катерине Ивановне представляется, что душа «живет на свету», а не в «ноющей темноте тела», у одних она летает рядом с человеком, у других живет далеко в виде мягкой дымки и синего воздуха. Себя же героиня ощущает «разрывом, трещиной» единого мира вокруг. «Иногда она представляла, как с ее исчезновением мир опять блаженно срастется…. Но чаще Катерина Ивановна не верила во внутренний мир, не чувствовала его. Чаще ей казалось, что она целиком состоит из других людей, набита, будто соломой, их резкими жестами, громкими словами» [Славникова 2000: 11]. Размышления героини вызваны тем, что после смерти матери она в тридцать пять лет заново учится жить, физически привыкая без Софьи Андреевны к «другому»

(5)

пространству, потому что с самого детства никогда не оставалась одна. Катерину Ивановну страшит то, что с уходом матери она осталась без образца, которому привыкла следовать: «Все время, с детства, мысленно повторяла за матерью то и другое – просто так, безо всякой цели». За этим стоит глубинный разлад героини с внешним миром: «В сущности, она никогда не оказывалась наедине с неприкосновенным, цельным миром или хотя бы мирком – так, чтобы он обратился к ней всеми своими чертами и чтобы у нее в душе что-то ответно… явило себя» [Славникова 2000: 9]. Проблема «невидимого человека» раскрывается в тексте как мучительная попытка дочери начать «собственную жизнь»: после похорон матери оказавшись у Маргариты, Катерина Ивановна понимает, что будет вынуждена ночевать в одной комнате со старухой Комарихой. И в этом она видит знак судьбы: «ей всегда и везде полагается делить помещение со старухой», это и есть ее настоящее «место и судьба» [Славникова 2000: 15]. Однако связь дочери и матери настолько сильна, что и после смерти Софьи Андреевны Катерина Ивановна продолжает ее ощущать. Дочь вдруг понимает, «что со смертью матери их связь не исчезла, и теперь они должны сделаться как бы симметричны относительно общей прежней жизни: если мать ушла далеко, то и ей надлежит уйти, набирая нужное расстояние земными километрами» [Славникова 2000: 18]. Мотив симметричного сосуществования приобретает в тексте метафизический смысл. В конце романа перед смертью Катерина Ивановна ощущает, как «место прежней жизни…, державшееся на кривой решетке из нескольких перекрестков, вдруг бесследно слилось с однородным пространством». И в этот момента она осознает, что это место напоминает «о себе только некой точкой симметрии с ушедшей в неизвестность Софьей Андреевной [Курсив мой. – А.С]», присутствие которой дочь продолжает чувствовать. Мотив симметричного сосуществования возникает также в первой части романа в главе десятой, когда Софья Андреевна вспоминает своего арестованного и исчезнувшего из ее жизни отца, «чья жизнь, не получившая завершение в смерти, как бы сама собою сошла на нет» [Славникова 2000: 256]: «Была какая-то зависимость между детской, дикой, готовой задушить любовью к отцу и ужасом перед ним же, какая-то волосяная, тончайшая линия симметрии, иногда ощущаемая Софьей Андреевной как нечто более реальное, нежели прочий, не окрашенный чувствами мир…» [Славникова 2000: 111]. По прошествии времени, представляя себе отца «ссохшимся стариком» «в процессе уменьшения», Софья Андреевна обнаруживает «еще один вид симметрии: встречный – вниз и вверх – рост родителей и детей, при котором, однако, нельзя соединиться и совпасть, а можно только разминуться» [Славникова 2000: 111]. Метафизический смысл романа раскрывается в духовном пути героини, оказавшейся перед лицом смерти и судьбы. Начинается произведение со слова «гроб» и сцены на кладбище, а заканчивается словами: «нет непроходимой границы между небом и землей», и описанием состояния героини, приблизившейся вплотную к «границе судьбы» – к собственной

(6)

смерти. Смерть в произведении так же осязаема и реальна, как жизнь. Во время болезни матери девочка «осознала, что рано или поздно мать действительно умрет. Она поняла, что все происходящее сейчас – вот эта болезнь, и жар, и хрип – есть репетиция будущего…» [Славникова 2000: 46]. Заболевшая Софья Андреевна видит склонившуюся над ней дочь, «уже вполне на нее похожую, уже теснившую ее из жизни и представляющую похороны матери» со всей отчетливостью. Софья Андреевна, однажды «вообразила себе – без особого страха, – как состарится и сляжет в постель, будто в первую могилу…» Она начинает с удовольствием думать о своих похоронах. «Они ей представлялись торжественными и нарядными, будто именины» [Славникова 2000: 49]. Не знающая в жизни жалости и нежности, мать, представив себя лежащей в гробу под цветами и принимающей «покаянное любование склоненных к ней» лиц, вдруг испытала столько нежности и жалости к себе, что не смогла сдержать слез. Так, «неосторожная мечта» пробудила в ней чувства, вытеснила на миг все обиды, «которых у нее накопился потихоньку крепко запертый склад» [Славникова 2000: 49]. Метафизика смерти соотносится с вполне «земным» к ней отношением. Так, отец Катерины Ивановны, оставивший жену с дочерью, когда та еще была ребенком, любивший выпивку и женщин, верит, что когда будет умирать, поставит всех своих женщин «перед койкой теснехонько, как фотограф, – и если сумеет проскочить туда с открытыми глазами, то возьмет их всех с собою в смерть» [Славникова 2000: 222]. Расширение реальности в романе осуществляется благодаря тому, что автор обращается к скрытым сторонам души героинь, к «невидимой реальности», окружающей их и «просвечивающей» сквозь быт и повседневную жизнь. Так, метафизика локуса дома раскрывается через детали интерьера: закрытый и отгородившийся от внешнего мира дом, в котором поселился страх, заполняется все прибывающими и прибывающими предметами – детскими рисунками матери и вышивками бабушки на стенах. Постепенно они вытесняют фотографии отца Сони, все более убывает память о нем. Пожухлые, развешанные по стенам фотографии отца словно уменьшаются рядом с вышитой бабушкой шелковой стрекозой в стеклянной рамке, нарисованной матерью акварельной собакой того же размера. Сама реальность претерпевает метаморфозы: изображения на стенах дома в виде пожелтевших фотографий, рисунков, вышивок, которые «из -за их вещественности» и «полностью готовых исчезнуть вещей», соответствуют «духу» дома, где проживают героини: «…И сам доживающий дом был почти изображение: обстановка его комнат устоялась за десятилетия, вся мебель и даже самые малые мелочи обрели свои последние места, – и эта предельная конкретность, неподвижно позволявшая себя рассматривать, странно отдавала небытием [Курсив мой. – А.С.]» [Славникова 2000: 26]. Дом, как некая мистическая сила, поглощает жизни ее обитательниц в четырех поколениях. После того, как его покинула Катерина Ивановна, дом исчезает: «по мере того как реальность исчезала», «тело пустоты обретало определённость».

(7)

Универсализм созданных О. Славниковой образов проявляется на уровне про-странственно-временной организации текста. Основываясь на свойственной мифологии локализации души в пространстве и времени, писательница сужает бытовое пространство на уровне фабулы, создавая картины беспросветной, без-выходной реальности. Однако на глубинном уровне сюжета происходит расшире-ние художественного пространства, создаваемого Славниковой, что достигается благодаря единству бытового и бытийного миров [Колмакова 2015: 149]. Эффект расширения реальности создается благодаря описанию наваждений героинь, работы их воображения, переживаемых ощущений (страха, ужаса). «Среди наваждений, посещавших Катерину Ивановну в детстве, было и такое, что существует некая световая сила, наблюдающая за людьми…» [Славникова 2000: 42]. Софья Андреевна с присущей ей потребностью входить в образ, не соответствующий реальному положению вещей, и придавать особую театральность возникавшим в ее уме реальным картинам из жизни, «воображала свой настоящий праздник в виде собственных похорон – потому что все равно не сумела бы простить [обидчиков – А.С.] и остаться ни с чем» [Славникова 2000: 162]. «Воображение Софьи Андреевны работало в однажды найденном ключе». Ужас, страх переживают в определенный момент жизни и мать, и дочь. С памятью об отце для Софьи Андреевны связан «тошный ужас», ощущение опасности (его объявили врагом народа и приговорили к «десяти годам без права переписки»). После похорон матери Катерина Ивановна испытывает «обыкновенный страх» из-за привидевшегося «маминого мертвого тельца» на ее «бредовой постели», после чего рука дочери немеет от ужаса. Скрытая реальность «проступает» сквозь бытовой пласт повествования и исторические реалии и также благодаря оппозициям: материнское / отцовское, женское / мужское, любовь / ненависть, свое / чужое, живое / мертвое; и мотивам пустоты, одиночества, темноты, небытия, подмены. Концепт пустоты многообразно обыгрывается тексте: пустота в душе дочери, «которая образовалась за годы, когда детство Катерины Ивановны кончилось, а взрослая жизнь так и не началась» [Славникова 2000: 14]; «Он был очень одинок в своей пустоте, мужчина среди женщин… [Курсив мой. – А.С.]» [Славникова 2000: 252]. Ощущение пустоты и одиночества, испытываемое девочкой во время болезни матери. Пустота, растворенная в пространстве: «небесная пустота», «пустынная ночь», город, прирастающий пустотой; пустая комната, «пустой двор», «пустое зияние подъездов», «подъезд был пуст голой и гулкой ночной пустотой…» [Славникова 2000: 16]. Пустота, поглощающая предметы, жизни, пространство, предстает в тексте метафизической категорией. «Метафизическое становится повседневностью жизни персонажей» [Юрьева, Шестак 2018: 178]. Мотив темноты в романе связан с понятием границы, отделяющей свет от тьмы: темнота, набравшая силу и «жадно хватающая белую добычу» [Славникова 2000: 16]. Дверной проем «между двух темнот – полегче и потяжелей, – совершенно друг в друга не проникавших» [Славникова 2000: 195]. Пожалуй, наиболее часто в романе наряду со словом смерть используется

(8)

небытие в значении исчезновения, перехода в иное состояние, разрушение. «Городок ощутимо отдавал небытием» [Славникова 2000: 254]. «Мужчины чувствовали, что барахтаются в небытие…» [Славникова 2000: 254]. Мотив подмены насыщается различными семантическими оттенками: «…Эта взаимная подмена живого и мертвого» [Славникова 2000: 8]. «Что-то нашептывало Катерине Ивановне, что от Комарихи следует держаться подальше, иначе подмена действительно произойдет, – …и собственная жизнь Катерины Ивановны не начнется никогда» [Славникова 2000: 15]. В романе речь идет о подмене предмета его изображением («Софья Андреевна была мечтательна. Она не видела особой разницы между предметом и изображением» [Славникова 2000: 26]), о замещении живой жизни иллюзорной: «Готовые вышивки составляли для девочки целый мир, больше и лучше того, что окружал ее в действительности» [Славникова 2000: 31]. Душа Катерины Ивановны «запросто и совершенно бесплатно вселялась в разные привлекательные вещи, легко взмывала… на любой этаж, перемахивала через… поток автомобилей». Ей «даже казалось, что она летает, что это и есть доступное человеку умение летать [Курсив мой. – А.С.]» [Славникова 2000: 29-30]. Таким образом, метафизическое начало реализуется в Стрекозе, увеличенной до размеров собаки в темах судьбы и смерти, в воплощении «скрытой реальности», в метафорической насыщенности повествования. Метафизика текста определила и его поэтику: особую авторскую оптику, расширение художественного пространства, семантику и функцию мотивов, синтез бытового и бытийного планов повествования. В целом, роман Ольги Славниковой ответил на запрос времени, так как метафизический реализм возник вследствие относительной исчерпанности социально-психологической стороны человека в мировой литературе, он был нацелен на проникновение в глубины человеческой души, что могло позволить по-новому взглянуть на человека и изменить наше представление о нем. библиография Бердяев Н., 1994, Миросозерцание Достоевского, [в:] Философия творчества, куль-туры и искусства. В 2 томах, т. 2, Москва. Галиева Ж., 2009, Граница между небом и землёй. Ольга Славникова, “Вопросы ли-тературы”, № 6. Колмакова О., 2015, Топосы бытового пространства в прозе О. Славниковой, “Вест-ник СВФУ”, № 3 (47). Мамлеев Ю., 1997, Судьба бытия, Москва, https://rvb.ru/mamleev/03philos/01sb/ sb.htm (23.07.2019). Межиева М., Конрадова Н., 2006, Окно в мир: современная русская литература, Москва. Нежность безумная, 2006, “Независимая газета”, 14 декабря. Семенова С., 2004, Метафизика русской литературы. В 2 томах, т. 1, Москва.

(9)

Славникова О., 2000, Стрекоза, увеличенная до размеров собаки, Москва.

Юрьева М., Шестак А., 2018, Метафизика достоверности в романе Ольги Славни-ковой Прыжок в длину, “Вестник АГУ, Серия: Филология и искусствоведение”, Майкоп, Вып. 4 (227).

Transliteration

Berdyaev N., 1994, Mirosozercanie Dostoevskogo, [v:] Filosofiya tvorchestva, kul’tury i iskusstva. V 2 tomah, t. 2, Moskva.

Galieva Z.H., 2009, Granica mezhdu nebom i zemlyoj. Ol’ga Slavnikova, “Voprosy literatury”, № 6.

Kolmakova O., 2015, Toposy bytovogo prostranstva v proze O. Slavnikovoj, “Vestnik SVFU”, № 3 (47).

Mamleev YU., 1997, Sud’ba bytiya, Moskva, https://rvb.ru/mamleev/03philos/01sb/ sb.htm (23.07.2019).

Mezhieva M., Konradova N., 2006, Okno v mir: sovremennaya russkaya literatura, Moskva.

Nezhnost’ bezumnaya, 2006, “Nezavisimaya gazeta”, 14 dekabrya. Semenova S., 2004, Metafizika russkoj literatury. V 2 tomah, t. 1, Moskva. Slavnikova O., 2000, Strekoza, uvelichennaya do razmerov sobaki, Moskva.

Yur’eva M., Shestak A., 2018, Metafizika dostovernosti v romane Ol’gi Slavnikovoj Pryzhok v dlinu, „Vestnik AGU, Seriya: Filologiya i iskusstvovedenie”, Majkop, Vyp. 4 (227).

Summary

Novel by Olga Slavnikova Dragonfly, enlarged to the size of a dog: metaphysics and poetics

The article analyzes the novel by Olga Slavnikova Dragonfly, enlarged to the size of a dog, reveals the metaphysical meaning of the writing and the features of poetics, due to the artistic nature of the text. The first novel is of particular interest implemented the prin-ciples of ‘school’ of metaphysical realism, the theoretical development of which belongs to the founder of a new direction in modern literature, philosopher and writer Yuri Mam-leev. The experience of ‘beyond knowledge of reality’, which transforms author’s optics, is embodied in the novel by Slavnikova. The author focuses on the ‘invisible man’, his inner life and attitude to the world. The choice of narrative perspective contributes to the extension of reality depicted in the text (the explanation of emptiness, loneliness, darkness, nothingness, substitution), allows the author to look into the dark abyss of coexistence and dependence heroines – mother and daughter – each other, their mutual love and ha-tred, confusion and despair. Penetration into the depths of human consciousness and soul, presented in the novel, is such that it can change the reader’s idea of a person. Touching the ‘incomprehensible’ allows Slavnikova ‘to go beyond the boundaries of logical and discover a different dimension of existence’ (S. Frank).

(10)

Cytaty

Powiązane dokumenty

меры первых ячеек и то их состояние, в котором они сохранились, неизвестно нам, соединены ли между собою каналами первые ячейки.. Как бы ни

Не отдавая себе отчёта, мать фактически бессознательно обременяла свою первородную дочь чуть ли не экзи- стенциальной виной за то, что „вместо

Вопрос этот не то что бы не был поставлен и как ‑то решен, он был скорее гипотетически, теоретически и, если не противоречиво, то не однозначно и не совсем

Страдание растёт, и больной не успеет оглянуться, как уже сознаёт, что то, что он принимал за недомогание, есть то, что для него значительнее всего в мире,

Role mężczyzny w małżeństwie wyznaczane przez polskich hierarchów można też zrekon- struować na podstawie wypowiedzi, które pojawiły się w związku z opublikowaniem

towar w postaci kabla koncentrycznego, pomimo że zainteresowany wniósł o zwolnienie od cła na podstawie art. W swej decyzji Prezes GUC stwierdził, że towar

Но автор не упрекает и не обличает, он их только жалеет, потому что понимает, в какие суровые рамки жизни они загнаны.. Грустный призыв: „Пожалеем всем

Как видим, все три персонажа по-своему связаны со временем, более того, их можно рассматривать как своеобразные аллегории времени: мать и дочь