СОЧИНЕНШ
ГРАФА
I. П. ТОЛСТОГО
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДЪТСІВО, ОТРОЧЕСТВО и ю ность.
ИЗДАНИЕ Д ЕСЯТО Е. М О С К В А . Типо-литограф ія Вы с о ч а й ш е утверж ден. Т оварищ . И. й. Кушнерезъ н ІІН М П Н О В С К Я Л Ѵ Л І І ІІ Я . г . п б л т п л п и ы и І Л М Ъ . Н вм еновская у л и д а, собственный доыъ. LudiriJ: 1897.ъ
і т
ъ
Д Ѣ Т С Т В О .
ПОВѢСТЬ
Д Ѣ Т С Т В О
ПОВЕСТЬ. I. У Ч И Т Е Л Ь К А Р Л Ъ И В А Н О В И Ч Ъ . 12-го августа 1 8 ... г ., ровно въ третій день послѣ дня моего рожденія, въ который мнѣ минуло десять лѣтъ и въ который я получилъ такіе чудесные подарки, въ 7 часовъ утра К арлъ Иваиовичъ разбудилъ меня, ударивъ надъ са мой моей головой хлопушкой — изъ сахарной бумаги на палкѣ—по мухѣ. Оиъ сдѣлалъ это такъ неловко, что задѣлъ образокъ моего ангела, висѣвшій на дубовой спинкѣ крова ти, и что убитая муха упала мнѣ прямо на голову. Я вы- суиулъ носъ изъ-подъ одѣяла, остановилъ рукою образокъ, который продолжалъ качаться, скииулъ убитую муху на полъ и хотя заспанными, но сердитыми глазами окинулъ К арла Ивановича. Онъ же, въ пестромъ ваточномъ халатѣ, подпоя- санномъ поясомъ изъ той лее матеріи, въ красной вязанной ермолкѣ съ кисточкой и въ мягкихъ козловыхъ сапогахъ, продолжалъ ходить около стѣнъ, прицѣливаться и хлопать. „Положимъ", думалъ я , „я маленькій, по зачѣмъ онътре-— 6 — вожитъ меня? Отчего онъ не бьетъ мухъ около Володиной постели? вонъ ихъ сколько! Н ѣтъ, Володя старше меня, а я меньше всѣхъ: оттого онъ меня и мучитъ. Только о томъ и думаетъ всю жизнь“ , прошепталъ я , „какъ бы мнѣ дѣлать непріятности. Онъ очень хорошо видитъ, что разбудилъ и испугалъ меня, но выказы ваетъ, как ъ будто не зам ѣчаетъ... противный человѣкъ! И халатъ, и шапочка, и кисточка — какіе противные!" В ъ то время, какъ я такимъ образомъ мысленно выра- ж алъ свою досаду на К арла Ивановича, онъ подошелъ къ своей кровати, взглянулъ на часы, которые висѣли надъ нею въ шитомъ бисеромъ башмачкѣ, повѣсилъ хлопушку на гвоз- дикъ и, какъ замѣтно было, въ самомъ пріятномъ располо- женіи духа, повернулся къ намъ.
— Auf, Kinder, auf!... s ‘ist Zeit. Die M utter ist sclion im S aal, крикнулъ онъ добрымъ нѣмедкимъ голосомъ, потомъ подошелъ ко мнѣ, сѣлъ у ногъ и досталъ изъ кармана та бакерку. Я притворился, будто сплю. К арлъ Ивановичи сна чала пошохалъ, утеръ носъ, щелкнулъ пальцами и тогда только принялся за меня. Онъ, посмѣкваясь, началъ щеко тать мои пятки.—Nun, nun, Faulenzer! говорили онъ.
К акъ я ни боялся щекотки, я не вскочили съ постели и не отвѣчалъ ему, а только глубже запрятали голову поди подушки, изо всѣхъ силъ брыкали ногами и употребляла всѣ старакія удержаться отъ смѣха. — Какой онъ добрый и какъ насъ любитъ, а я моги такъ дурно о немъ думать! Мнѣ было досадно и на самого себя, и на К арла Ива новича, хотѣлось смѣяться и хотѣлось плакать: нервы были разстроены.
— Ach, lassen sie, К арлъ Ивановичъ!—закричалъ я со сле зами на глазахъ, высовывая голову изъ-подъ подушекъ. К арлъ Ивановичъ удивился, оставилъ въ покоѣ мои по дошвы и съ безпокойствомъ сталъ спрашивать меня: о чемъ я? не видѣлъ ли я чего дурного во снѣ?... Его доброе нѣ- мецкое лицо, участіе, съ которымъ онъ старался угадать причину моихъ слезъ, заставляли ихъ течь еще обильнѣе: мнѣ было совѣетно, и я не попималъ, как ъ , за минуту пе- редъ тѣмъ, я могъ не любить К арла Ивановича и находить противными его хал атъ, шапочку и кисточку; теперь, на- противъ, все это казалось мнѣ чрезвычайно милымъ, и даже кисточка казалась явнымъ доказательствомъ его доброты. Я сказалъ ему, что плачу оттого, что видѣлъ дурной сонъ — будто m am an умерла, и ее несутъ хоронить. Все это я вы- думалъ, потому что рѣшительно не помнилъ, что мнѣ сни лось въ эту ночь; но когда К арлъ Ивановичъ, тронутый мо- имъ разсказомъ, сталъ утѣш ать и успокаивать меня, мнѣ казалось, что я точно видѣлъ этотъ страшный сонъ, и сле зы полились уже отъ другой причины. Когда К арлъ Ивановичъ оставилъ меня, и я , приподняв шись на постели, сталъ натягивать чулки на свои малень кая ноги, слезы немного унялись, но мрачныя мысли о вы- думанноыъ снѣ не оставляли меня. Вошелъ дядька Нико лай ,—маленькій, чистенькій человѣчекъ, всегда серьезный, аккуратный, почтительный и большой пріятель К арла Ива новича. Онъ носъ наши платья и обувь: Володѣ сапоги, а мнѣ покуда еще несносные башмаки съ бантиками. При немъ мнѣ было бы совѣстно плакать; притомъ утреннее солнышко весело свѣтило въ окна, а Володя, передразнивая Марыо Ивановну (гувернантку сестры), так ъ весело и звучно
смѣ-л смѣ-лея, стоя надъ умывасмѣ-льникомъ, что даже серьезный Нико лай, съ полотенцемъ на плечѣ, съ мыломъ въ одной рукѣ и съ рукомойникомъ въ другой, улыбаясь, говорилъ: — Будстъ ваыъ, Владиміръ Петровичъ, извольте умы ваться. Я совсѣмъ развеселился.
— Sind sie bald fertig?—послышался изъ классной го- лосъ К арла Ивановича. Голосъ его былъ строгъ и не имѣлъ уже того выражешя доброты, которое тронуло меня до слезъ. Въ классной К арлъ Ивап®внчъ былъ другой человѣкъ: онъ былъ наставиикъ. Я живо одѣлся, умылся, и еще со щеткой въ рукѣ, приглажи в ая мокрые волосы, явился на его зовъ. К арлъ Ивановичъ, съ очками па носу и книгой въ рукѣ, сидѣлъ на своемъ обычномъ мѣстѣ, между дверыо и окош- комъ. Налѣво отъ двери были двѣ полочки: одна — наша, дѣтская, д ругая— К арла Ивановича, собственная. Н а нашей были всѣхъ сортовъ книги, — учебныя и не учебныя: однѣ стояли, другія лежали. Только два болынихъ тома ffistoire des yoyages, въ красныхъ переплетахъ, чинно упирались въ стѣну; а потомъ и пошли длинныя, толстыя, болыпія и маленькія книги,—корочки безъ книгъ и книги бозъ коро- чекъ; все туда лее, бывало, нажмешь и всунешь, когда при- калсутъ, передъ рекреаціой, привести въ порядокъ „бибдіо- току“ , какъ громко называлъ К арлъ Иваповичъ эту полочку. Коллекдія книгъ на собственной, если не была так ъ велика, какъ на нашей, то была еще разнообразнѣе. Я помню изъ нихъ три: нѣмецкую брошюру объ унавоживаніи огородовъ подъ капусту—безъ переплета, одинъ томъ исторіи семн- лѣтяей войны—въ пергаментѣ, проясжешюмъ съ одного угла,
часть своего времени проводилъ за чтеніемъ, даже испортилъ имъ свое зрѣніе; но кромѣ этихъ кпигъ и Оіьверной Пчелы онъ ничего не читалъ. В ъ числѣ предметовъ, лежавшихъ на полочкѣ К арла Ива новича, былъ одинъ, который больше всего мнѣ его напоми- наетъ. Это—кружокъ изъ картона, вставленный в ъ деревян ную ножку, въ которой круж окъ этотъ подвигался посред- ствомъ шпенысовъ. Н а кружкѣ была наклеена картинка, пред ставляющая каррикатуры к а к о й -то барыни и парикмахера. К арлъ Иваповичъ очень хорошо клеилъ и кружокъ этотъ самъ изобрѣлъ и сдѣлалъ для того, чтобы защищать свои слабые глаза отъ яркаго свѣта. К акъ теперь вижу я передъ собой длинную фигуру въ ваточномъ халатѣ и въ красной шапочкѣ, изъ-подъ которой виднѣются рѣдкіе сѣдые волосы. Онъ сидитъ подлѣ столика, на которомъ стоить кружокъ съ парикмахеромъ, бросавшимъ тѣиь на его, лицо; въ одной рукѣ онъ держитъ книгу, дру гая покоится на ручкѣ кресслъ; подлѣ него леж ать часы съ нарисованнымъ егоремъ на циферблатѣ, клѣтчатый пла- токъ, черная круглая табакерка, зеленый футляръ для оч- ковъ, щипцы на латочкѣ. Все это такъ чинно, аккуратно лежитъ на своемъ мѣстѣ, что по одному этому порядку можно заключить, что у К арла Ивановича совѣсть чиста и душа покойна. Бывало, какъ до-сыта набѣгаешься внизу по залѣ, на ци- почкахъ прокрадешься наверхъ, въ классную, смотришь— К арлъ Ивановичъ сидитъ себѣ одинъ на своемъ ісреслѣ и съ спокойно-величавымъ выражсніемъ читаетъ какую-нибудь изъ своихъ любимыхъ книгъ. Иногда я заставалъ его и въ
та-— 10 -кія минуты, когда онъ не читали: очки спускались ниже на болыномъ орлиномъ носу; голубые, полузакрытые глаза смотрѣли съ какимъ-то особенными выраженіемъ, а губы грустно улыбались. Въ комнатѣ тихо; только слышно его рав- номѣрное дыханіе и бой часовъ съ егеремъ. Бывало, онъ меня не замѣчаетъ, а я стою у двери и думаю: бѣдный, бѣдпый старики! Н асъ много, мы играемъ, нами весело, а онъ—одинъ одинегаенекъ и никто-то его не прнласкаетъ. Правду онъ говоритъ, что онъ сирота. И исторія его жизни к а к ая ужасная! Я помню, какъ онъ разсказывалъ ее Николаю—ужасно быть въ его положеніи! И такъ жалко станетъ, что бывало подойдешь къ нему, возьмешь за руку и скажешь: „lieber К арлъ Иванычи!" Онъ любили, когда я ему говорилъ такъ; всегда; приласкаетъ, и видно, что рас- троганъ. ГІа другой стѣнѣ внсѣли ландкарты, всѣ почти изорвап- ныя, но искусно подклеенный рукою К арла Ивановича. На третьей стѣнѣ, въ серединѣ которой была дверь внизъ, съ одной стороны висѣли двѣ линейки: одна — изрѣзанная, на ша, д ругая—новенькая, собственная, употребляемая ими бо- лѣе для поощренія, чѣмъ для линеванія; съ другой—черная доска, на которой кружками отмѣчались наши болыніе про ступки и крестиками—маленькіе. Налѣво отъ доски были уголъ, въ который насъ ставили на колѣни. К акъ мнѣ памятенъ этотъ уголъ! Помню заслонку въ печи, отдушники въ этой заслонкѣ и шумъ, который онъ произ водили, когда его поворачивали. Бывало, стоишь, стоишь въ углу, так ъ что колѣни и спина заболятъ, и думаешь: забыли про меня К арлъ Ивановичи: ему, должно быть, по койно сидѣть на мягкомъ креслѣ и читать свою
гидроста-ти ку,—а каково мнѣ? И начнешь, чтобы напомнить о себі>, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять шту катурку со стѣны; по если вдругъ упадетъ еъ шумомъ слиш- комъ большой кусокъ на землю—право, одинъ страхъ хуже всякаго наказанія. Оглянешься на К арла Ивановича,—а онъ сидитъ себѣ съ книгой въ рукѣ и какъ будто ничего не за- мѣчаетъ. В ъ середипѣ комнаты стоялъ столъ, покрытый оборванною черною клеенкой, изъ-подъ которой во многихъ мѣстахъ вид- нѣлись к р а я , изрѣзаішые перочинными ножами. Кругомъ стола было нѣсколько некрашенныхъ, но отъ долгаго упо- требленія залакированныхъ, табуретовъ. Послѣдняя стѣна была занята тремя окошками. Вотъ какой былъ видъ изъ нихъ: прямо подъ окнами дорога, на которой каж дая вы боина, каждый камешекъ, каж дая колея давно знакомы и милы мнѣ; за дорогой — стриженая липовая аллея, изъ-за которой кое-гдѣ видиѣется плетеный частоколъ; черезъ аллею видѣнъ лугъ, съ одной стороны котораго гумно, а наиротивъ лѣсъ; далеко видна избушка сторожа. И зъ окна направо видна часть террасы, на которой сиживали обык новенно большіе до обѣда. Бывало, покуда поправляетъ К арлъ Ивановичъ листъ съ диктовкой, выглянешь въ ту сто рону, видишь черную головку матушки, чью-нибудь спину и смутно слышишь оттуда говоръ и смѣхъ; такъ сдѣлается досадно, что нельзя тамъ быть, и думаешь: когда же я буду большой, перестану учиться и всегда буду сидѣть не за діалогами, а съ тѣми, кого я люблю? Досада перейдетъ въ грусть и, Богъ знаетъ отчего и о чемъ, так ъ заду маешься, что и не слышишь, какъ К арлъ Ивановичъ сер дится за ошибки.
— 12 — К арлъ Ивановичъ снялъ халатъ, падѣлъ синій ф ракъ съ бо звы ш о н ія м и и сборками на плечахъ, оправилъ передъ воркаломъ свой галстукъ и повелъ насъ внизъ—здороваться съ матушкой. И. М А М А N . М атушка сидѣла въ гостиной и разливала чай; одпой рукой она придерживала чайпикъ, другою—кранъ самовара, изъ котораго вода текла черезъ верхч чайника на подносъ. Но хотя она смотрѣла пристально, она не замѣчала этого, не замѣчала того, что мы вошли. Такъ много возникаетъ воспоминаний прошедшаго, когда стараеш ься воскресить въ' воображеиіи черты любимаго су щества, что сквозь эти воспоминания, какъ сквозь слезы, смутно видишь ихъ. Это слезы воображенія. Когда я ста раюсь вспомнить матушку такою, какою она была въ это время, ынѣ представляютсяі только ея каріо глаза, выра- яшощіе всегда одинаковую доброту и любовь, родинка на ш еѣ, немного ниже того мѣста, гдѣ вьются малеиькіе во- лосшси, шитый бѣлый воротиичокъ, нѣжная сухая рука, которая такъ часто меня ласкала и которую я такъ часто дѣловалъ; но общее выражепіе ускользаетъ отъ меня. ГІалѣво отъ дивана стоялъ старый англійскій рояль; пе редъ роялемъ сидѣла черномазопькая моя сестрица Любочка и розовснышми, только что вымытыми холодной водой паль чиками съ замѣтпымъ напряжоніемъ разыгрывала этюды Clementi. Ей было одиннадцать лѣтъ; ona ходила въ коро- тенькомъ холстишсовомъ платьицѣ, въ бѣленькихъ обшитыхч. кружевомъ папталончикахъ и октавы могла брать только
„arpeggio". Подлѣ поя, въ полу-оборотъ, сидѣла Марья Ива новна, въ чепцѣ съ розовыми лентами, въ голубой каца- веіікѣ и съ красными сердитыми лпцомъ, которое приняло еще болѣе строгое выраженіе, какъ только вошелъ Е ард ъ Ива новичи. Она грозно посмотрѣла на пего и, не отвѣчая па его поклонъ, продолжала, топая ногой, считать: un, deux, trois, un, deux, trois, еще громче и повелительнѣе, чѣмъ прежде.
К арлъ Ивановичи, не обращ ая на ото ровно никакого вни манья, по своему обыкновенію, съ нѣмецкимъ нривѣтствіемъ подошелъ прямо къ ручкѣ матушки. Опа опомнилась, трях нула головкой, какъ будто ж елая этими движеніемъ ото гнать грустныя мысли, подала руку Карлу Ивановичу и по- цѣловала его въ морщинистый високъ, въ то время, какъ онъ цѣловалъ ся руку.
— Ich danke, lieber К арлъ Ивановичи,—и, продолжая говорить по-пѣмецки, опа спросила: — Хорошо ли спали дѣти? К арлъ Ивановичи были глухъ на одно ухо, а теперь, отъ шума за роялемъ, вовсе ничего не слыхали. Онъ на гнулся ближе къ дивану, оперся одной рукой о столъ, стоя на одной погѣ, и съ улыбкой, которая тогда мпѣ казалась верхомъ утонченности, приподняли шапочку надъ головой и сказали: — Вы меня извините, Н аталья Николаевна? К арлъ Ивановичи, чтобы не простудить своей голой головы, никогда не снимали красной шапочки, по всякій р азъ , входя въ гостиную, спрашивали па это нозволенія. — Надѣньте, К арлъ И вановичи... Я васъ спрашиваю, хорошо ли спали дѣти?— сказала m am an, подвинувшись къ нему и довольно громко.
— 14 — ІІо онъ опять ничего не слыхалъ, прикрывъ лысину красной шапочкой и еще милѣе улыбался. — Постойте на минутку, Мими, — сказала m araan Марьѣ Ивановнѣ, съ улыбкой:—ничего не слышно. Когда матушка улыбалась,—какъ ни хорошо было ея лицо, оно дѣлалось несравненно лучше, и вругомъ все какъ будто веселѣло. Если бы въ тяжелыя мунуты жизни я хоть ыелькомъ могъ видѣть эту улыбку, я бы не зналъ, что та кое горе. Мнѣ каж ется, что въ одной улыбкѣ состоитъ то, что называютъ красотою лица-: если улыбка прибавляетъ прелости лицу, то лицо прекрасно; если она не измѣняетъ его, то оно обыкновенно; если она портитъ его, то оно дурио. Поздоровавшись со мною, m am an взяла обѣими руками мою голову и откинула ее назадъ, потомъ посмотрѣла при стально на меня и сказала: — Ты плакалъ сегодня? Я но отвѣчалъ. Она поцѣловала меня въ глаза и по- нѣмецки спросила: — О чемъ ты плакалъ? Когда она разговаривала съ нами дружески, она всегда говорила на этомъ языкѣ, который знала въ совершенствѣ. — Это я во снѣ плакалъ, m am an,— сказалъ я , припо миная, со всѣми подробностями, выдуманпын сонъ и не вольно содрогаясь при этой мысли. К арлъ Ивановичъ подтвердилъ мои слова, но умолчалъ о снѣ. Поговоривъ еще о погодѣ,—разговоръ, въ которомъ приняла участіо и Мими, — m am an положила на под- носъ шесть кусочковъ сахару, для нѣкоторыхъ почетныхъ слугъ, встала и пошла къ пяльцамъ, который стояли у окна — Н у, ступайте теперь къ папа, дѣти, да скажите ему,
детъ на гумно. Музыка, ечитанье и грозные взгляды опять начались, а мы пошли къ папа. Пройдя комнату, удержавшую еще отъ временъ дѣдушки названіо офиціантской, мы вошли въ кабине т ъ ^ / III. П А П А . Онъ стоялъ подлѣ письменнаго стола и, указы вая на ка- кіе-то конверты, бумаги и кучки денегъ, горячился и съ жаромъ толковалъ что-то приказчику Якову Михайлову, ко торый, стоя на своемъ обычномъ мѣстѣ, — между дверью и барометромъ, заложивъ руки за спину, очень быстро и въ разныхъ направленіяхъ шевелилъ пальцами. Чѣмъ больше горячился папа, тѣмъ быстрѣе двигались пальцы, и наоборотъ, когда папа замолкалъ, и пальцы останавливались; но когда Я ковъ самъ начиналъ говорить, пальцы приходили въ сильнѣйшее безпокойство и отчаянно прыгали въ разныя стороны. По ихъ движеніямъ, мнѣ ка жется, можно бы было угадывать тайныя мысли Якова; лицо лее его всегда было спокойно — выражало сознаніе своего достоинства и вмѣстѣ съ тѣмъ подвластности, то- есть: я правъ, а впрочемъ воля ваша! Увидѣвъ насъ, папа только сказалъ: — Погодите, сеичасъ. И показалъ двюкеиіемъ головы дверь, чтобы кто-нибудь изъ насъ затворилъ ее. — А х ъ , Боже мой милостивый! что съ тобой нынче, Яковъ?—продоллсалъ онъ приказчику, подергивая плечомъ
— 16 — (у него была эта привычка). — Этотъ конвертъ со вложе- ніемъ 800 рублей... Яковъ подвинули счеты, кинули 800 и устремили взоры на неопредѣленную точку, ожидая, что будетъ дальше. — ... для расходовъ по экономіи въ моемъ отсутствіи. Понимаешь? З а мельницу ты долженъ получить 1.000 ру блей... такъ или нѣтъ? Залоговъ изъ казны ты долженъ получить обратно 8.000; за сѣно, котораго, по твоему же разсчету, молено продать 7.000 пудовъ — кладу по 45 ко- пѣекъ — ты получишь 3.000; слѣдовательно, всѣхъ денегъ у тебя будетъ сколько?— 1 2 .0 0 0 .... такъ или пѣтъ? — Такъ точпо-съ,— сказали Яковъ. Но, по быстротѣ движеній пальцами, я замѣтилъ, что онъ хотѣлъ возразить; папа перебилъ его. — Н у, изъ этихъ-то денегъ ты и пошлешь 10.000 въ Совѣтъ за Петровское.—Теперь, деньги, которыя находятся въ конторѣ,—продолжали папа (Яковъ смѣшалъ прежнія 12.000 и кинули 21.000): — ты принесешь мнѣ и нынѣш- шімъ же числомъ покажешь въ расходѣ (Яковъ смѣшалъ счеты и перевернули ихъ, показывая, должно-быть, этими, что и деньги 21.000 пропадутъ также). Этотъ лее конвертъ съ деньгами ты передашь отъ меня по адресу. Я близко стояли отъ стола и взглянули на надпись. Было написано: „Карлу Ивановичу М ауеру“ . Должно - быть, замѣтивъ, что я прочелъ то, чего мігЬ знать не нужно, папа положили мнѣ руку на плечо и лег кими движеніемъ показали направленіе прочь отъ стола. Я не поняли, ласка ли это или замѣчаніе, на всякій же случай поцѣловалъ большую жилистую руку, которая ле жала на моемъ плечѣ.
— Слушаю-съ, — сказалъ Я ковъ. — А какое приказапіе будетъ насчетъ хабаровскихъ денегъ? Х абаровка была деровия maman. — Оставить въ конторѣ и отнюдь никуда не употреблять безъ моего приказанія. Яковъ помолчалъ иѣсколысо секундъ; потомъ вдругъ пальцы его завертѣлись съ усиленною быстротой, и онъ, перемѣнивъ выражсніе послушнаго тупоумія, съ которымъ слушалъ господскія приказанія, на свойственное ему выра- женіе плутоватой смѣтливости, подвинулъ къ себѣ счеты и началъ говорить: — Позвольте вамъ доложить, ІІетръ Алексаидровичъ, что какъ вамъ будетъ угодно, а въ Совѣтъ къ сроку заплатить н ельзя.—Вы изволите говорить, — продолжалъ онъ съ раз- становкой: — что должны получиться деньги съ залоговъ, съ мельницы и съ сѣна. (Высчитывая эти статьи, опъ ки- нулъ ихъ на кости). — Т акъ я боюсь, какъ бы наыъ не ошибиться въ разсчетахъ, — прибавилъ онъ, помолчавъ не много и глубокомысленно взгляиувъ на папа. — Отчего? — А вотъ извольте видѣть: на счетъ мельницы, такъ мель- никъ уже два раза приходилъ ко мнѣ отсрочки просить и Хриетомъ Богомъ божился, что денегъ у него н ѣ т ъ ... да онъ и теперь здѣсь: такъ не угодно ли вамъ будетъ самимъ съ нимъ поговорить! — Что же онъ говорить?— сиросилъ папа, дѣлая головою знакъ, что не хочетъ говорить съ мелъникомъ. — Да извѣстио что! Говорить, что помолу совеѣмъ не было, что какія деньжонки были, так ъ всѣ въ плотину по- садилъ. Чтожъ, коли намъ его снять, сударь, такъ
опять-— 18 — таки найдемъ ли тутъ разсчетъ?—Н асчетъ залоговъ изво лили говорить, такъ я уже, каж ется вамъ докладывалъ, что наши денежки тамъ сѣли и скоро ихъ получить не придот- ся. Я намедни посылалъ въ городъ в ъ Ивану Аѳонасьевичу возъ муки и записку объ зтомъ дѣлѣ: такъ они опять-таки отвѣчаютъ, что и радъ бы стараться для И стра Александ- рыча, но дѣло не въ моихъ рукахъ, а что, какъ по всему видно, так ъ врядъ ли и черезъ два мѣсяца получится ваш а квитанція.—Н асчетъ сѣпа изволили говорить, положимъ, что и продастся на 3.000. Онъ кинулъ па счеты 3.000 и съ минуту молчалъ, посмат ривая то на счеты, то въ глаза папа, съ такимъ выраже- ніемъ: „Вы сами видите какъ это мало! Да и на сѣнѣ опять-та- ші проторгусмъ, коли его теперь продавать, вы сами изво лите зн ать "... Видно было, что у него еще большой запаеъ доводовъ; должно-быть поэтому лапа перобилъ его. — Я распоряжений своихъ не перемѣшо,—сказалъ онъ: — но если въ получсніи этихъ денегъ дѣйствительно будетъ задержка, то, нечего дѣлать, возьмешь изъ хабаровскихъ, сколько нужно будетъ. — Слушаю-съ. По выраженію лица и пальцевъ Я кова замѣтио было, что послѣдиее приказаніе доставило ему большое удовольствіе. Яковъ былъ крѣпостной, весьма усердный и преданный человѣкъ; онъ, какъ и всѣ хорошіе приказчики, былъ до крайности екупъ за своего господина и имѣлъ о выгодахъ господскихъ самыя страштыя понятія. Онъ вѣчно заботился о приращеніи собственности своего господина насчетъ
соб-ствеыности госпожи, стараясь доказывать, что необходимо употреблять всѣ доходы съ ея имѣній на Петровское (село, въ которомъ мы жили). В ъ настоящую минуту онъ торже- ствовалъ, потому что совершенно успѣлъ въ этомъ. Поздоровавшись, папа сказалъ, что будетъ намъ въ де- ревнѣ баклуши бить, что мы перестали быть маленькими, и что пора памъ серьезно учиться. — Вы уже знаете, я думаю, что я нынче въ ночь ѣду въ Москву и беру васъ съ собою,—сказалъ о н ъ .—Вы бу дете жить у бабушки, a maman съ дѣвочками останется здѣсь. И вы это знайте, что одно для ноя будетъ утѣш енп — слышать, что вы учитесь хорошо и что вами довольны. Х отя но приготовленіямъ, который за нѣсколько дней за- мѣтны были, мы уже ожидали чего-то необыкновеігааго, од нако, новость эта поразила насъ ужасно. Володя покраснѣлъ и дрожащимъ голосомъ передалъ порученіе матушки. — Таісъ вотъ что нредвѣщалъ мнѣ мой сонъ!—подумалъ я : —дай Богъ только, чтобы не было чего-нибудь еще хуже. Мнѣ очень, очень жалко стало матушку, и вмѣстѣ съ тѣмъ мысль, что мы точно стали болыиіе, радовала меня. „Ежели мы нынче ѣдемъ, то вѣрпо, классовъ не «Зудеть: это славно! думалъ я . —Однако, жалко К арла Ивановича. Его вѣрно отпустятъ, потому что иначе не приготовили бы для него конверта... Ужъ лучше бы вѣкъ учиться да не уѣзж ать, не разставатьсл съ матушкой и не обижать бѣд- иаго К арла Ивановича. Онъ и такъ очень несчастливъ!“ Мысли эти мелькали въ моей головѣ: я не трогался съ ыѣста и пристально смотрѣлъ на черные бантики своихъ башмаковъ. Сказавъ съ Карломъ Пзановнчемъ еще иѣсколысо словъ
— 20 — о пониженіи барометра и приказавъ Якову не кормить со баки, съ тѣмъ чтобы на прощаньи выѣхать послѣ обѣда послушать молодыхъ гончихъ, папа, противъ моего ожида- иія, послалъ насъ учиться, утѣіпивъ, однако, обѣщаніемъ взять на охоту. По дорогѣ наверхъ я забѣжалъ на террасу. У дверей, па солнышкѣ, зажмурившись, лежала любимая борзая соба к а отца—Милка. — М илочка,—говорили я , лаская ее и цѣлуя въ морду: —мы нынче ѣдемъ; прощай! никогда больше не увидимся. Я расчувствовался и заплакали. IV. К Л А С С Ы . К арлъ Ивановичи былъ очень не въ духѣ. Это было зя- мѣтио по его сдвинутыми бровямъ, и но тому, какъ онъ швырнули свой сюртуки въ комодъ и какъ сердито подпо ясался, и какъ сильно черкнули ногтемъ по книгѣ діало- говъ, чтобъ означить то мѣсто, до котораго мы должны бы ли вытвердить. Володя учился порядочно, я же так ъ былъ разстрооиъ, что рѣшителыю ничего но могъ дѣлать. Долго безсмысленно смотрѣлъ я въ книгу діалоговъ, но отъ слези, набиравшихся мнѣ въ глаза при мысли о предстоящей раз- лукѣ, не могъ читать; когда же пришло время говорить ихъ К арлу Ивановичу, который, зажмурившись, слушали меня (это былъ дурной признаки),—именно, на томи мѣстѣ: гдѣ одинъ говорить: Wo kommen sie hor? а другой отвѣчаетъ: ich komme vom Kaffee-hause я не могъ болѣе удерживать слези, и отъ рыданій не могъ произнести: Ilaben sie
‘lic Zeitung nicht gelesen? Когда дошло дѣло до чистописаиія, я , отъ слсзъ, падавшихъ на бумагу, надѣлалъ такихъ кляксъ, какъ будто писалъ водой на оберточной бумагѣ. К арлъ Ивановичъ разсердился, поставилъ меня на колѣ- ни, твердилъ, что это упрямство, кукольная комедія (это было любимое его слово), угрожалъ линейкой и требовалъ, чтобъ я просилъ прощенья, тогда какъ я отъ слезъ не могъ слова вымолвить; наконецъ, должно быть, чувствуя свою несправедливость, онъ ушелъ въ комнату Николая и хлоп ну лъ дверью. Изъ классной слышенъ былъ разговоръ въ комнатѣ дядьки — Ты слышалъ, Николай, что дѣти ѣдутъ въ Москву?— сказалъ К арлъ Ивановичъ, входя въ комнату. — К акж е-съ, слышалъ. Должно быть, Николай хотѣлъ встать, потому что К арлъ Ивановичъ сказалъ: „сиди, Николай!" и вслѣдъ за этимъ затворилъ дверь. Я вышелъ изъ угла и подошелъ къ дсери подслушивать. — Сколько ни дѣлай добра людямъ, какъ ни будь при- вязанъ, видно, благодарности нельзя ожидать, Н иколай,—го ворили К арлъ Ивановичъ съ чувствомъ. Николай, сидя у окна, за сапожною работой, утверди тельно кивнулъ головой. — Я двѣнадцать лѣтъ живу въ этомъ домѣ и могу ска зать передъ Богомъ, Николай,—продолжали К арлъ Ивано вичъ, поднимая глаза и табакерку ісъ потолку:—что я ихъ любили и занимался ими больше, чѣмъ ежели бы это были мои собственный дѣти. Ты помнишь, Николай, когда у Во лоденьки была горячка, помнишь, какъ я девять дней, не смыкая глазъ, сидѣлъ у его постели. Да! тогда я былъ доб
— 22 — рый, милый К арлъ Ивановичи, тогда я были ну жени; а те перь,—прибавили онъ, иронически улыбаясь:—теперь дѣти большія стали: имъ надо серьезно учиться. Точно они здѣсь не учатся, Николай? — К акъ же еще учиться, кажется? — сказали Николай, положивъ шило и протягивая обѣими руками дратвы. — Да, теперь я не нуженъ стали, меня и надо прогнать; а гдѣ обѣщанія? Гдѣ благодарность? Наталью Николаевну я уважаю и люблю, Николай,—сказали онъ, прикладывая ру ку къ груди:—да что она?., ея воля въ этомъ домѣ все равно, что вотъ это... При этомъ онъ съ выразительными же- стомъ кинули на поли обрѣзокъ кожи. — Я знаю, чьи это штуки и отчего я стали не нуженъ; оттого, что я не .льщу и не потакаю во всеми, какъ иные люди. Я привыкъ всег да и перѳдъ всѣми говорить правду,—сказали они гордо.— Боги съ ними! Оттого, что меня но будетъ, они не разбо- гатѣю тъ, а я, Боги милостивъ, найду себѣ ісусокъ хлѣба... не так ъ ли, Николай? Николай подняли голову и посмотрѣлъ на К арла Ивано вича так ъ , какъ будто желали удостовѣриться, дѣйствитель- но ли можетъ онъ найти кусокъ хлѣба,—но ничего не ска зали. Много и долго говорили въ этомъ духѣ К арлъ Ивановичи: говорили о томи, какъ лучше умѣли цѣнить его заслуги у какого-то генерала, гдѣ онъ прежде жили (мнѣ очень боль но было это слышать), говорили о Саксонін, о своихъ ро- дптеляхъ, о другѣ своемъ портномъ Sclionheit и т. д. и т. д. Я сочувствовали его горю, и мнѣ больно было, что отецъ и К арлъ Ивановичи, которыхъ я почти одинаково любили, не поняли другъ друга; я опять отправился въ уголъ, сѣлъ
на пятки и разсуждалъ о томъ, какъ бы возстаиовить меж ду ними согласіе. Вернувшись въ классную, К арлъ Ивановичъ велѣлъ мнѣ встать и приготовить тетрадь для писанія подъ диктовку. Когда все было готово, онъ величественно опустился въ свое кресло и голосомъ, который, казалось, выходшгь изъ какой то глубины, началъ диктовать слѣдующее: Ѵоп al-len Lei -denschaf-ten die grau-sam -ste is t... „haben sie ge- schrieben?“ . Здѣсь онъ остановился, медленно понюхалъ та баку и продолжалъ съ новою силой: „die grausam ste ist, die U n-dank-bar-keit... „Ein grosses U .“ Въ ожиданіи продолжепія написавъ послѣднее слово, я посмотрѣлъ на него. — P im ctum ,—сказалъ онъ съ едва замѣтной улыбкой и сдѣлалъ знакъ, чтобы мы подали ему тетради. Нѣсколько р азъ , съ различными интонадіями и съ выра- женіемъ величайшаго удовольствія, прочолъ онъ это изрѣ- ченіе, выражавшее его задушевную мысль; потомъ задалъ намъ урокъ изъ исторіи и сѣлъ у окна. Лицо его не было угрюмо какъ прежде; оно выражало довольство человѣка, достойно отмстившаго за нанесенную ему обиду. Было безъ четверти часъ; но К арлъ Ивановичъ, казалось и не думалъ о томъ, чтобъ отпустить насъ: онъ то и дѣло задавалъ новые уроки. Скука и аппетитъ увеличивались въ одинаковой мѣрѣ. Я съ сильнымъ нетерпѣніемъ слѣдилъ за всѣми признаками, доказывавшими близость обѣда. Вотъ дворовая женщина съ мочалкой идетъ мыть тарелки, вотъ слышно какъ шумятъ посудой въ буфетѣ, раздвигаютъ столъ и ставить стулья, вотъ и Мими съ Любочкой и Катенысой (Катенька—двѣнадцатилѣтняя дочь Мими) идутъ изъ сада, но не видать Фоки, — дворецкаго Фоки, который всегда
при-— 24 — ходитъ и объявляетъ, что куш ать готово. Тогда только можно будетъ бросить книги и, не обращ ая вниманія на К арла Ивановича, бѣжать внизъ. Вотъ слышны шаги по лѣстпицѣ; но это не Фока! Я изу- чилъ его походку и всегда узнаю скрипъ его сапоговъ. Дверь отворилась, и въ ней показалась фигура, мыѣ совершенно незнакомая. У. ЮР ОДИВЫЙ. Въ комнату вошелъ человѣкъ лѣтъ пятидесяти, съ блѣд- нымъ, изрытымъ оспою, продолговатымъ лицомъ, длинными сѣдыми волосами и рѣдкою рыжеватою бородкой. Онъ былъ такого большого роста, что для того, чтобы пройти въ дверь, ему не только нужно было нагнуть голову, но и согнуться всѣмъ тѣлоыъ. Н а немъ было надѣто что-то изорванное, похожее на каф таиъ и на подрясникъ; въ рукѣ онъ дер- ж алъ огромный посохъ. Войдя въ комнату, о і і ъ изъ всѣхъ силъ стукнулъ имъ по полу и, скрививъ брови и чрезмѣрно раскрывъ ротъ, захохоталъ самымъ страшнымъ и нсестест- венпымъ образомъ. Онъ былъ кривъ на одинъ глазъ, и бѣлый зрачекъ этого глаза прыгали безііресташю и прида- валъ его и безъ того некрасивому лицу еще болѣе отвра тительное выраженіе. — Ага! попались!—закричалъ оиъ, маленькими шажками подбѣгая къ Володѣ, схватилъ его за голову и началъ тща тельно разематривать его макуш ку,—потомъ съ совершенно серьезными выраженіемъ отошелъ отъ него, нодошелъ къ столу и началъ дуть нодъ клеенку и крестить ее. — О-охъ жалісо! о-охъ больно!... сердечные... улетятъ, — заговоршіъ
онъ потомъ дрожащимъ отъ слезъ голосомъ, съ чувствомъ всматриваясь въ Володю, и сталъ утирать рукавомъ дѣй- ствителъно падавшія слезы. Голосъ его былъ грубъ и хриплъ, движенія торопливы и неровны, рѣчь безсмысленна и несвязна (онъ никогда не употреблялъ мѣстоимеиій), но ударенія такъ трогательны, и желтое уродливое лицо его принимало иногда такое от кровенно-печальное выраженіе, что, слушая его, нельзя было удержаться отъ какого-то смѣшаннаго чувства сожалѣнія, страха и грусти. Это былъ юродивый и странникъ Гриша. Откуда былъ онъ? кто были его родители? что побудило его избрать странническую жизнь, какую онъ велъ? никто не зналъ этого. Знаю только то, что онъ съ пятнадцатаго года сталъ извѣстенъ какъ юродивый, который зиму и лѣто ходить босикомъ, посѣіцаетъ монастыри, дарить образочка тѣмъ, кого полюбить, и говорить загадочный слова, кото рый нѣкоторыми принимаются за предсказанія, что никто никогда не зналъ его въ другомъ видѣ, что о і і ъ изрѣдка хаж ивалъ къ бабушкѣ, и что одни говорили, будто онъ не счастный сынъ богатыхъ родителей и чистая душа, а дру- гіо, что онъ просто мужикъ и лѣнтяй. Иаконецъ, явился давно желанный и пунктуальный Фока, и мы пошли внизъ. Гриша, всхлипывая и продолжая гово рить разную нелѣиицу, шелъ за нами и стучалъ костылемъ по ступеиькамъ лѣстницы. Папа и maman ходили рука объ руку по гостиной и о чомъ-то тихо разговаривали. Марья Ивановна чинно сидѣла на одномъ изъ креселъ, примыкав- шихъ симметрично подъ прямымъ угломъ к ъ дивану, и стро- гимъ, но сдсржаннымъ голосомъ давала наставленія сидѣв-Соч. гр . Л . Д . Т олстого, ч. X. 2
— 26 — гоимъ подлѣ поя дѣвочкамъ. К акъ только К арлъ Ивановичи вошелъ въ комнату, она взглянула на него, тотчасъ же отвернулась, и лицо ея приняло выраженіе, которое можно передать такъ: „я васъ не замѣчаю, К арлъ Ивановичи". ІІо глазами дѣвочекъ замѣтио было, что онѣ очень хотѣли по скорее передать нами какое-то очень важное извѣстіе; но вскочить съ своихъ мѣстъ и подойти къ нами было бы на- рушеніемъ правили Мими. Мы сначала должны были подойти къ ней, сказать „bonjour, Mimi!" шаркнуть ногой, а по- томъ уже позволялось вступать въ разговоры. Что за несносная особа была эта Мими! При ней, быва ло, ни о чс.чъ нельзя было говорить: она все находила не приличными. Сверхъ того, она безпресташю приставала: parlez donc franęais, а тутъ-то, какъ иа зло, такъ и хочется болтать по-русски; или за обѣдомъ—толысо-что войдешь во вкуси какого-нибудь куш анья и желаешь, чтобы никто но мѣша-лъ, уж ъ она непременно — mangez donc аѵес du pain, или comment-ce que vous tenez votre fourchette? „И какое ей до насъ дѣло!"—подумаешь. „Пускай она учитъ своихъ дѣвочекъ, а у насъ есть на это К арлъ Ивановичи". Я вполнѣ раздѣлялъ его ненависть къ ипымъ людямъ. — Попроси мамашу, чтобы насъ взяли на охоту, — ска зала К атенька шонотомъ, останавливая меня за курточку, когда болыніе прошли впереди въ столовую. — Хорошо; постараемся. Гриша обѣдалъ въ столовой, но за особенными столикомъ; онъ не поднимали глазъ съ своей тарелки, изрѣдка взды хали, дѣлалъ страшныя гримасы и говорили, какъ будто сами съ собою: ж алко!., улетѣла... улетитъ голубь въ не б о... охъ, на могилѣ камень!., и т. п.
поступки Гриши замѣтно усиливали въ ней это расположеніе. — Лхъ да, я было и забыла попросить тебя объ одной вещи,— сказала она, подавая отцу тарелку съ супомъ. — Что такое? — Вели, пожалуйста, запирать свонхъ страшныхъ собакъ; а то онѣ чуть не закусали бѣднаго Гришу, когда онъ про ходили но двору. Онѣ этакъ и на дѣтей могутъ броситься. Услыхавъ, что рѣчь идетъ о немъ, Гриша повернулся къ столу, стали показывать изорванныя полы своей одежды и, пережевывая, приговаривать: — Х отѣлъ, чтобы загры зли... Богъ не попустили. Г рѣхъ собаками травить! большой грѣхъ! ІІо бей большакь... *) что бить? Богъ проститъ... дни не такіе. — Что это онъ говоритъ?— спросили папа, пристально и строго разсматривая его.—Я ничего но понимаю. — А я понимаю,—отвѣчала m am an:—онъ мнѣ разсказы- валъ, что какой-то охотники нарочно на него пускали со бакъ, такъ онъ и говоритъ: „хотѣлъ, чтобы загрызли, но 1 и ли не попустили", н проситъ тебя, чтобы ты за это не наказывали его. — А! вотъ что!— сказалъ пап а.—Почемъ же онъ знаетъ, что я хочу наказывать этого охотника?—Ты знаешь, я во обще небольшой охотники' до этихъ'господи, — продолжали онъ по-французски:—но этотъ особенно мнѣ не нравится и доджеиъ быть... — Ахъ не говори этого, мой д р у гъ ,—прервала его mam an, какъ будто испугавшись чего-нибудь: — почемъ ты знаешь? *) Т а м . онъ безр азли ч но назы валъ всѣ хъ мужчинъ.
— 28 — — К аж ется, я имѣлъ случай изучить эту породу людей— ихъ столько къ тебѣ ходить—всѣ на одинь покрой. Вѣчно одна и та же исторія... Видно было, что матушка на этотъ счетъ была совершенпо другого мнѣнія и не хотѣла спорить. — Передай мнѣ, пожалуйста, пирожокъ,—сказала она.— Что хороши ли они нынче? — Н ѣ тъ , меня сердить, — продолжалъ папа, взявъ въ руку пирожокъ, но держа его на такомъ разстояніи, чтобы maman не могла достать его:—нѣтъ, меня сердить, ког да я вижу, что люди умные и образованные вдаются въ обманъ. И онъ ударнлъ вилкой по столу. — Я тебя просила передать мнѣ пирожокъ, — повторила она, протягивая руку. — И прекрасно дѣлаютъ, — продолжалъ папа, отодвигая р у к у ,—что такихъ людей сажаютъ въ полицію. Они при- носятъ только ту пользу, что разстраиваю тъ и безъ того слабые нервы дѣкоторыхъ особъ,—прибавнлъ онъ съ улыб кой, замѣтивъ, что этотъ разговоръ очень не правился ма- тушкѣ, и подалъ ей пирожокъ. — Я на это тебѣ только одно скажу: трудно повѣрить, чтобы человѣкъ, который, несмотря на свои шестьдесятъ лѣтъ, зиму и лѣто ходить босой и не снимая иоситъ нодъ илатьсмъ вериги въ два пуда вѣсомъ, и который не разъ отказывался отъ прсдложеиій жить спокойно и на всемъ го- товомъ,—трудно повѣрить, чтобы такой человѣкъ все это дѣлалъ только изъ лѣни. ІІасчетъ предсказаній,—прибавила она со вздохомъ и помолчавъ немного: — je suis рауее pour у сгоіге;; я тебѣ разсказы вала, каж ется, какъ Кирюша день
въ день, часъ въ часъ предсказали покойнику папенысѣ его кончину. — Ахи, что ты со мной сдѣлала! — сказали папа, улы баясь и приставивъ руку ко рту съ той стороны, съ кото рой сидѣла Мими. (Когда онъ это дѣлалъ, я всегда слушалъ съ напряженными вниманіемъ, ожидая чего-нибудь смѣш- ного). — Зачѣмъ ты мнѣ напомнила объ его ногахъ? я по- смотрѣлъ и теперь ничего ѣсть не буду. Обѣдъ клонился къ концу. Любочка и Катеныса безпре- станно подмигивали нами, вертѣлись на своихъ стулъяхъ и вообще изъявляли сильное безпокойство. ІІодмигиваніе это значило: „что же вы не просите, чтобы иасъ взяли на охоту?" Я толкнули локтемъ Володю, Володя толкнули меня и, наконецъ, рѣшился: сначала робкими голосомъ, потомъ довольно твердо и громко, они объяснили, что, так ъ какъ мы нынче должны ѣ хать, то желали бы, чтобы дѣвочки вмѣстѣ съ нами поѣхали на охоту, въ линейкѣ. Послѣ не большого совѣщанія между большими, вопроси этотъ рѣшенъ были въ нашу пользу, и—что было еще пріятнѣе — m am an сказала, что она сама поѣдетъ съ нами. VI. П Р И Г О Т О В Л Е Н И Е К Ъ О Х О Т Ъ . Во время пирожнаго были позванъ Я ковъ, и отданы при- казанія насчетъ линейки, собаки и верховыхъ лошадей — все съ величайшею подробностью, назы вая каждую лошадь по имени. Володина лошадь хромала; папа велѣлъ осѣдлать Для него охотничью. Эти слова „охотничья лошадь" какъ-то странно звучали в ъ уш ахъ m am an: ей казалось, что охот
— 30 -ничья лошадь должна быть что-то въ родѣ бѣшенаго звѣря, и что она непремѣнно поиесетъ и убьетъ Володю. Несмотря на увѣщ анія папа и Володи, который съ удивительнымъ молодечествомъ говорилъ, что это ничего и что онъ очень любить, когда лошадь нссетъ, бѣдняжка m am an продолжала твердить, что она все гулянье будетъ мучиться. Обѣдъ кончился; большіе пошли въ кабинстъ пить кофе, а мы побѣжали въ садъ шаркать ногами по дорожкамъ, по- крытымъ упадшими желтыми листьями, и разговаривать. Н а чались разговоры о томъ, что Володя ноѣдетъ на охотни чьей лошади, о томъ, какъ стыдно, что Любочка тише бѣ- гаетъ , чѣмъ Катенька, о томъ, что интересно было бы по- смотрѣть вериги Гриши, и т. д.; о томъ же, что мы рас стаемся, ни слова не было сказано. Разговоръ нашъ былъ прерванъ стукомъ подъѣзжавшей линейки, на которой у каждой рессоры сидѣло по дворовому мальчику. За линей кой ѣхали охотники съ собаками, за охотниками — кучеръ Игнатъ, на назначенной Володѣ лошади, и нелъ въ поводу моего старшшаго клепера. Сначала мы всѣ бросились къ забору, отъ котораго видны были всѣ эти интересный ве щи, а потомъ съ визгомъ и топотомъ побѣжали паверхъ одѣваться и одѣваться так ъ , чтобы какъ можно болѣс по ходить на охотниковъ. Одно изъ главныхъ къ тому средствъ было всучиваніе нанталонъ въ сапоги. Нимало не медля, мы принялись за это дѣло, торопясь скорѣе кончить его и бѣ- жать на крыльцо наслаждаться вндомъ собакъ, лошадеіі и разговоромъ съ охотниками. День былъ жаркій. Бѣлы я, причудливыхъ формъ, тучки съ утра показались на гормзонтѣ: потомъ все ближе и ближе сталъ сгонять пхъ малеиькій вѣтерокъ, так ъ что
