ŻUŻANNA KALAFATICZ
Будапештский университет им. Этвеша Лоранда, Bенгрия kalafatics@gmail.com
Перетолкование мифов
в русской литературе XXI века.
Пелевинский вариант на тему лабиринта
Потребность в мифотворчестве не исчезла и по сей день, деятельность мифологического сознания в наши дни прослеживается в культуре постмо- дерна. Поскольку наука и техника развиваются стремительными темпами, для потрясенного происходящими в мире изменениями сознания человека этот мир становится отчужденным, непроницаемым, загадочным и в не- котором смысле фантастическим. В пошатнувшемся сознании укрепляется потребность в объяснении мироздания, активизируются поиски религиоз- но-философских и мифических идей. Одной из особенностей мифотворче- ства в культуре постмодерна является то, что оно свободно распоряжается всеми канонизированными традициями, новые мифы выстраиваются из принадлежащих к более ранним различным культурным слоям фрагментов мифов, в них происходит смешивание древних мифов с элементами массо- вой мифологии1. Этот феномен указывает, с одной стороны, на тот факт, что мифы даже и в XXI столетии призваны оказывать помощь в толковании человеческого бытия, с другой же стороны, они подтверждают отсутствие, невозможность достижения единого принципа объяснения сути бытия.
Потребность в мифотворчестве, стремление к постижению ключевых вопросов бытия легли в основу как интеллектуальной, так и предприни- мательской деятельности. Так глава шотландского издательства Canongate Джейми Бинг обратился к самым известным писателям современности с предложением написать мифологическую серию. Этот международный проект получил название Мифы2, так как в задачу писателей входило пере-
1 H.R. Jauss, Die literarische Postmoderne, [в:] Wege des Verstehens, München 1994, с. 324–345.
2 В России произведения из серии Мифы публиковались издательством «Открытый мир».
ложение любого свободно выбранного мифа или известной мифологемы на современный лад, соответственно ожиданиям современников. В проекте приняли участие такие писатели, как Джанет Уинтерсон, Карен Армстронг, Давид Гроссман, Маргарет Этвуд и Виктор Пелевин. По мнению известного историка религии Армстронга3, соединивший воедино вспышки и облом- ки прошлого роман способен раскрыть дилеммы современного человека, поскольку миф, подобно ритуалам посвящения, дает нам возможность взглянуть на мир новыми глазами. Так, родство художественной фантазии с мифологическим мышлением подтверждается такими примерами, как новая интерпретация Уинтерсон мифа об Атласе и Геракле, новое написание Этвуд истории о Пенелопе и Одиссее, а также собственное видение Гроссманом истории о библейском герое Самсоне. Пелевин выбрал для переосмысления миф, вдохновлявший многих художников XX века (в том числе Х.Л. Борхеса), а именно связанный с Тесеем мифологический сюжет как часть архетипичного знания, абстрактный эквивалент жизненного пути человека, тайны лабиринта.
Факт, что Пелевину было предложено переосмыслить и пересказать один из мифов, неслучаен по многим причинам. Ведь, во-первых, Пелевин является одним из наиболее популярных за рубежом представителей совре- менной русской литературы, о «спросе» на его творчество свидетельствуют переводы его произведений не только на английский, но и другие языки, в частности, и на венгерский. Во-вторых, Пелевин и в России является обожаемой мифической фигурой, его неприступность, загадочность еще более подкрепляют миф о нем. В-третьих, произведения Пелевина часто оживляют относящиеся к различным эпохам и культурным слоям мифо- логемы, различные культурные идейные системы и языковые стили. Писа- тель вполне сознательно подчиняет «сюжетные структуры своих романов мифологическому канону»4. Его воспроизводящие культурную традицию почти с энциклопедической точностью тексты, которые определяются русской критикой как интеллектуальные поп-бестселлеры, вбирают друг в друга и обыгрывают мифы высокой и массовой культуры. Из них Пелевин выстраивает мульти-вымышленный мир, делая главной темой своего твор- чества исчезновение действительности5, моделирование и порождение не имеющих начала и реальности ее подобий, пустоту, ничто.
Текст изданной в 2005 году книги Пелевина Шлем ужаса переос- мысляет древний миф о лабиринте и транспонирует его в киберпростран- ство, в мир интернет-коммуникации6. Таким образом, Пелевин выбирает
3 K. Armstrong, A Short History of Myth, Edinburgh 2005.
4 М. Липовецкий, Голубое сало поколения, или Два мифа об одном кризисе, «Знамя»
1999, № 11, с. 214.
5 В. Курицын, Русский литературный постмодернизм, Москва 2000, с. 174.
6 Пелевин относится к тем авторам, которые пытаются художественно осмыслить феномен сети, а читатели его произведений в основном пользователи компьютерных тех-
культурную метафору, архетипическую структуру огромной мощности из великого прошлого. История этой метафоры простирается от древних пещерных рисунков через искусство древних римлян, кельтских, древне- скандинавских племен и средневекового христиaнства, культуру эпохи ренесcанса, барокко и классицизма до цифровых пространств современ- ности7. Согласно классическому древнегреческому мифу, лабиринт пред- ставляет собой здание из комнат и коридоров, где непросто ориентиро- ваться и найти выход из которого исключительно трудно. По одной из версий название здания происходит от названия сакрального предмета, двойного топора (лаброс), используемого на острове Крит в культовых обрядах поклонения божеству Быка. Это обсуждают и персонажи Шлема ужаса. По сути, элемент лабиринта не что иное, как объединяющий сим- вол предвиденных и непредвиденных элементов мира8. В этом универ- сальном мифе важная роль отводится, с одной стороны, пути посвящения, поискам центральной точки (тайна, божество, знание), с другой стороны
— игровому действию. Вводящий в игру многочисленные элементы ми- фологического комплекса лабринта и иронически их выворачивающий, лабиринт в пелевинском тексте превращается в метафору постмодернист- ского состояния души, мироощущения, онтологической нестабильности, тотальной виртуализации мира.
Даже жанровая принадлежность произведения Шлем ужаса. Креа- тифф о Тесее и Минотавре9 неопределена, его можно охарактеризовать как выстраиваемый из диалогов роман или же дефиницировать как драму. Соз- даваемая из фрагментов различных мифов история развертывается в чате из высказываний героев-участников чата. О них ничего конкретного мы не знаем, даже само их существование ставится под вопрос10, ведь в вир- туальном мире они представляются текстом, и неизвестно, кто создает эти высказывания.
нологий, представители поколения интернета. В. Руднев видит прагматический смысл прозы Пелевина именно в том, что писатель «своими нелепыми историями способствует духовному упрочению этого среднего класса», к которому относятся и компьютерщики.
См.: В. Руднев, Энциклопедический словарь культуры XX века, Москва 2001, с. 556.
7 См.: P. Santarcangeli, A labirintusok könyve, Budapest 2009.
8 Там же, с. 178.
9 Произведение интересно тем, что сначала оно вышло в свет в форме аудиокниги, которая отличается от печатного издания книги тем, что персонаж аудиоверсии Sartrik переименован в Sliff_zoSSchitan, и из текста изъяты некоторые его реплики. В аудиокниге также преобразовано и подстрочное заглавие произведения: Миф о Тесее и Минотавре.
Вскоре по мотивам книги в Москве была создана театральная постановка Shlem.com.
10 «Проза Пелевина строится на неразличении настоящей и придуманной реальности.
Тут действуют непривычные правила: раскрывая ложь, мы не приближаемся к правде, но и умнажая ложь, мы не удаляемся от истины», см.: А. Генис, Беседа девятая. Поле чудес.
Виктор Пелевин, «Звезда» 1997, № 12, с. 231.
Стоящий в заголовке предмет восходит к скандинавской мифологии:
носящий aegish-jalmr (шлем ужаса) способен вселять ужас во все живое11. В произведении шлем в конечном итоге моделирует работу сознания, ведь именно в нем образуется в сложных конструкциях картина действитель- ности, он генерирует виртуальную реальность. С другой стороны, подза- головок пьесы, Креатифф о Тесее и Минотавре, отсылает к известному древнегреческому мифу, и в то же время воспроизводит жаргон российских рекламщиков12. Слово «креатив» в широком смысле этого слова означаю- щее идею, а в профессии рекламщиков оригинальное творческое решение, у Пелевина, однако, иронически трансформируется, пишется с двумя «ф», как в русских фамилиях на «ов», «ев» в иностранных языках.
И хотя мы имеем дело с литературным текстом, сконструированными диалогами, все же автор воспроизводит характерные особенности разго- ворной речи, фиксируя в письменной форме закономерности интернет-ком- муникации, правила этикета общения в чате: герои свободно прерывают общение и вступают в диалог, иногда теряют нить разговора, здороваются и прощаются, используют смайлики и сокращения, а их виртуальный разго- вор контролируется модератором, который сглаживает тексты героев, отме- чая тремя иксами их действия. Согласно фикции, задачей этого безмолвного героя является следить за тем, чтобы закрытые в разных пунктах лабиринта и имеющие возможность общаться только через всемирную паутину лица не могли сообщить о себе, о своем прошлом ничего конкретного, то есть, чтобы оставались анонимными и занимались только размышлениями о своем поло- жении, об особых, символических знаках и предметах, которые они обнару- живают в их комнатах, а также описанием находящихся за пределами двери комнат лабиринтов и собственных ощущений, а также догадок. Чаще всего в разговорах затрагивается, конечно же, тема замкнутости в пространстве.
Из разговоров выясняется, что во всех одинаково обставленных комнатах дверь выходит во внешнее пространство. Это пространство у каждого дру- гое, однако общее в нем то, что оно является воплощением различных форм лабиринта. Происходит знакомство каждого героя со своим лабиринтом, которое, впрочем, воспроизводит традиционные представления о лабирин- тах и их изображениях. Продолжающийся несколько дней и производящий впечатление непринужденного общения разговор в чате в действительности оказывается поиском выхода, а диалог — путем к рождению знания.
Разговор начинается цитированием Ариадной вопроса карлика из ее сна: «Построю лабиринт, в котором смогу затеряться с тем, кто захочет ме- ня найти, — кто это сказал и о чем?»13. И в дальнейшем также ее видения
11 См.:. Л. Данилкин, Книга Шлем Ужаса, http://www.afisha.ru/book/774/review/151141 [22.09.2012].
12 А. Верницкий, Миф о сотворении человека. (Рец. на: Пелевин В. Шлем ужаса.
Креатифф о Тесее и Минотавре, М. 2005), «Новое литературное обозрение» 2006, № 80, с. 280.
13 В. Пелевин, Шлем ужаса. Креатифф о Тесее и Минотавре, Москва 2005, с. 7.
и сны прeдставляют собой «нить», с помощью которой остальные участни- ки разговора могут узнать и понять положение, в котором они оказались.
На основе интернетных ников можно установить личности персонажей, однако в отличие от участников общественных форумов, эти ники были вы- браны не самими героями. Английские имена даже не транслитерированы в кириллическом тексте: Ariadna, Monstradamus, UGLI 666, Romeo-y-Cohi- ba, IsoldA, Organizm(-:, Nutscraker, Theseus, Sliff_zoSSchitan. В основе этих образных и многозначных псевдонимов лежит языковая игра. Они отсыла- ют как к литературным произведениям (Ромео и Изольда), и к мифу (Зевс), так и к другим культурноисторическим познаниям. Для того, чтобы понять их, читатель должен мобилизировать минимальные знания по литературе, истории культуры, и ему также необходимо знание английского языка. Эта особенность произведения русского писателя объясняется не только осо- бенностями интернет-общения, функциональным двуязычием всемирной паутины, но и связана с предпосылками создания текста, ведь по просьбе шотландского издательства Пелевин изначально ориентировался на двуя- зычную читательскую аудиторию.
Интерес в языковом аспекте представляет герой истории Sliff_zoSSchi- tan14, который несколько позже, присоединившись к диалогу, задает осо- бый тон общению. В его речи появляется характерный интернет-сленг, известный как язык подонков. Этот языковой слой возник в XXI веке и рас- пространился в Рунете. Его пользователи сознательно нарушают правила русской орфографии, передавая на письме фонетическую форму слова15. Например, вместо безударного «о» пишут «а» и наоборот, начальные буквы
«е», «я» и «ю» обозначают двумя буквами «йо», «йа» и «йу», и, конечно же, часто употребляют ненормативную лексику, выражения сленга, аббре- виатуры. Представленные на задней обложке книги, написанные на языке подонков предложения имитируют жанр комментариев:
Афтар, расбигись и убей сибя апстену! // user Sliff_zoSSchitan Афтар лжжот. Имхо КГ/АМ, прости Господи! // user UGLI 666
Нираскрыта тема эпистемологии. Аффтар залезь ф газенваген и выпей йаду! // user Minotaur
Смиялсо. Афтар пеши есчо. // user Theseus16.
14 Все собеседники Слива сразу же понимают, что они имеют дело со сленгом, и даже называют его олбанским языком. Сам ник этого персонажа отсылает к сленгу, выражение Cлиф защщитан пришло из Живого Журнала, им пользуются, когда хотят констатировать поражение оппонента.
15 Сознательное следование произношению при написании слова, нарочитое искаже- ние его письменной формы лицами, хорошо владеющими нормами литературного языка, Гасан Гусейнов называет эрративом. Cм.: Г. Гусейнов, Другие языки. Заметки к антро- пологии русского интернета: особенности языка и литературы сетевых людей, «Новое литературное обозрение» 2000, № 43, с. 289–321.
16 В. Пелевин, Шлем ужаса…, обложка.
Эти предложения являются также образцами, которые демонстрируют самые характерные выражения названного языкового слоя и, известные по форумам общения и интернет-сленгам, аббревиатуры и сокращения.
Наглядным примером языковой игры является имя IsoldA, которое, с од- ной стороны, отсылает к героине средневекового рыцарского романа или оперы Рихарда Вагнера Тристан и Изольда, однако в профанном толкова- нии это имя означает ту, кто «Продал А». Имя Nutscraker также обыгрывает произведение Э.Т.А. Гофмана и балет Петра Чайковского. Участники диалога в чате, обращаясь к этому персонажу, используют русскоязычную версию
— Щелкунчик. Английское имя, конечно же, содержит вставку, букву «s»:
nuts значит орех, арахис, и, таким образом, косвенно это имя может отсылать к страху кастрации во фрейдовском прочтении. Контаминация, семантиче- ская игра присутствует и в имени Monstradamus, которое скрывает в себе Монстра, то есть, чудовище, и одновременно известного своими апокалипти- ческими пророчествами имя Нострадамуса. Герой с этим именем пытается здравым смыслом объяснить обнаруживаемые другими героями реальные или возникающие в их воображениях события. Он не хочет потерять пред- лагаемую Ариадной нить. В имени UGLI 666 узнается как английское слово ugly, так и известный символ сатаны. Следует добавить, что за этим линком скрывается религиозная женщина, а один из героев видит в этом нике аббре- виатуру универсального логического элемента: Universal Gate for Logic Imp- lementation. В нике Theseus (The Zeus) также зашифрован элемент языковой игры: в этой форме имя победившего чудовище лабиринтов афинского героя содержит имя властелина Олимпа, а однажды даже имя Тесей трансформи- руется в имя Зевс. Согласно мифу, Зевс тоже родился в лабиринте, и его сим- волом является уже упомянутый двойной топор, лаброс.
Но, как оказывается, выбор имен неслучаен, ведь при чтении заглавных букв имен складывается имя скрывающегося в недрах лабиринта, грозного и наводящего ужас Минотавра (конечно же, в англоязычном написании).
Эта игровая зашифрованность имен (Monstradamus, IsoldA, Nutscracker, Organizm(-:, Theseus (TheZeus), Ariadna, UGLI 666, Romeo-y-Cohiba, Sliff_
zoSSchitan) распознается не только читателями, но и сами герои в ходе общения догадываются о ней.
Затаившееся же в глубинах лабиринта чудовище не способно причинить вред героям, ведь оно само находится в плену. Его образ, выстраиваясь симво- лично, воплощает в себе вызывающую страх «другую», теневую сторону че- ловека. Отношение героев как к Тесею, так и Минотавру постоянно меняется.
Обозначенный в заглавии произведения культурный ориентир обманчив, ведь шлем ужаса никто не надевает, а пелевинский Тесей отказывается войти в ла- биринт и взять с собой Ариадну. Если трактовать произведениe как моралите XXI века, как это делают некоторые интерпретаторы, тогда каждый герой произведения представляет какое-либо качество, черту характера человека, по которым в совокупности можно составить целостную личность. А события,
диалоги — это не что иное, как борьба различных свойств в душе человека за самостоятельность и преобладание. Результатом этой борьбы становится рож- дение индивидума17, его новое рождение, как и в конце произведения упоми- нается о рождении ребенка, а хор голосов героев сливается с детским плачем.
Значит, и в виртуальном пространстве, в скитаниях по лабиринтам интерне- та душа должна пройти превратный и тягостный путь, чтобы обрести зна- ние для ориентации в запутанных переплетениях реального и иcкусcтвенно созданного миров. Здесь, однако, нет центральной точки, это третий тип ла- биринта18, ризoма или бесконечная сеть, где каждая точка может связываться с любой другой, и эта последовательная череда связываний не имеет теоре- тического завершения, не существует уже внутреннего и внешнего: ризoма может разрастаться в бесконечность. Постмодернистскому мифологизму не хватает пафоса модернистского мифологизма, еще предъявляющего некие неизменные, вечные ценности, положительные или негативные, которые со- храняются в потоке эмпирического бытия и исторических изменений.
Из всего изложенного становится ясно, что Пелевин сознательно вы- страивает жанр интернет-коммуникации и имитирует манеры речевого поведения, в его произведении философские, мифологические, религиоз- ные ссылки вбирают в себя свойства массовой культуры и языковой мане- ры. Насущные вопросы, философские проблемы представляются игриво, и в определенном смысле упрощенно, в соотвествии с формой общения в ча- те. В этом также обнаруживается влияние интернета, поскольку общаясь в чате, создатель текста стремится к лаконичности и ясности. Как и при не- посредственной человеческой коммуникации здесь тоже есть возможность сразу отвечать собеседнику, выяснять непонятные моменты, обращаться к знанию общей ситуации, конгнитивным способностям собеседника. Раз- говоры могут касаться самых разных тем: от размышлений над смыслами электронных реклам, через основную связь познания и сознания до теорий виртуальной свободы. Таким образом, получается интересная смесь.
Книги Пелевина, в том числе и Шлем ужаса, являются поп-бестсел- лерами, и это точно определяют типы текстов с двойной кодировкой. Мир пелевинских текстов так сконструирован, что может удовлетворить как ожидания массового читателя, так и открытые для решения интеллекту- альных проблем потребности представителей элитарной культуры. Вопрос
17 Ср.: «Если пьеса Пелевина описывает то, что происходит перед рождением челове- ка, то становится понятно, чем заняты части личности: они естественным образом притя- гиваются друг к другу, стараясь вызвать к жизни новую личность, в которой они все соеди- нятся. Эта личность и есть Тесей, о необходимости прихода которого персонажи говорят на протяжении всей пьесы: его появление должно совпасть с их выходом из лабиринта.
В конце пьесы Тесей на мгновение появляется, но тут же снова распадается. Таким образом, Пелевин описывает радостное для буддиста событие: рождение просветленного человека», см.: А. Верницкий, Миф о сотворении человека…, c. 282.
18 См.: P. Santarcangeli, A labirintusok könyve..., c. 7–12.
только в том, что смешение, фрагментарность способствует сохранению культурной памяти или же наоборот, как предполагает литературовед И. Шайтанов, стирают ее, заражают вирусом19. Я голосую за первое — за инспирирующий действие памяти процесс.
Odczytywanie na nowo mitów w literaturze rosyjskiej XXI wieku.
Pielewinowski wariant mitu o labiryncie
Streszczenie
W artykule podjęty został problem reinterpretacji mitów w literaturze postmodernistycznej.
Autorka skupiła swoją uwagę na prozie rosyjskiego pisarza-postmodernisty Wiktora Pielewina, który włączył do tekstu literackiego przetworzony nowoczesny język rodem z technologii kom- puterowych i internetu. W utworze Hełm grozy (2005), będącym przykładem wielowymiarowego tekstu postmodernistycznego, swoistą reinterpretację uzyskuje mit o Tezeuszu i Minotaurze.
Słowa kluczowe: Pielewin, mit o Minotaurze i labiryncie, Hełm grozy, czat, poetyka prozy postmodernistycznej.
The reinterpretation of myths in the 21st-century Russian literature. Pelevin’s version of a theme of labyrinth
Summary
The present paper deals with some features of the postmodern interpretation of myths. The author, focusing on the work of the famous Russian postmodern writer Viktor Pelevin, tries to describe how computer and Internet technologies influence a literary text. The Helmet of Horror (2005) is a multi-layered postmodernist text that radically reinvents the myth of Theseus and the Minotaur.
Keywords: Pelevin, myth of the Minotaur and the labyrinth, The Helmet of Horror, chat, poetics of the postmodern prose.
19 И. Шайтанов, Букер-97. Записки «начальника» премии, «Вопросы литературы» 1998,
№ 3, c. 99–131.
