ISSN 2083-5485
© Copyright by Institute of Modern Languages of the Pomeranian University in Słupsk
Original research paper Received: Accepted:
26.10.2015 25.05.2016
«КАК ТРУДНО ЖИТЬ ПО СОВЕСТИ» – ВИКТОР НЕКРАСОВ
ОТ СТАЛИНГРАДА ДО ПАРИЖА
Joanna Mianowska
Uniwersytet im. Kazimierza Wielkiego Bydgoszcz, Polska miano@wp.pl Ключевые слова: верность правде, проверка на дружбу, эмигрантская литерату-ра, разобщение людей, изъятие и уничтожение книг О Викторе Некрасове в 1970-е годы в России замалчивалось. Этот писа-тель, диссидент и затем эмигрант был участником Великой Отечественной войны и лауреатом Сталинской премии 2-ой степени 1947 года [Российское зарубе-жье... 2010: 263-264; Виленский, Некрасов 2001]. Премию Некрасов получил за написанную в 1946 году повесть В окопах Сталинграда, жанр которой по-лучил название «окопная проза». Не входя в подробности жанра, дискуссия о ко-тором в свое время была «заметным явлением культурной жизни», стоит под-черкнуть справедливость следующих суждений: «Поэтика „окопной правды” состоит в том, чтобы художественный текст воспроизводил душевный микро-мир солдат и офицеров, и чтобы этот микромикро-мир вбирал в себя огромный мак-рокосмос войны» [Лейдерман, Липовецкий 2001: 120]. Добавим, что в этом жанре огромная роль предназначена подробностям и деталям, являющимся художественными средствами постижения тайны характера и отражения эмо-циальности героев и психологической атмосферы. Целесообразно проследить сложный и наполненный борьбой путь забытого в Польше Виктора Некрасова в годовщину 70-летия завершения Второй миро-вой миро-войны. Автор повести В окопах Сталинграда, в свое время переведенной и читаемой также в Польше, уже в эмиграции в Париже за несколько месяцев до своей смерти, написал с горечью слова, вынесенные в заглавие настоящего исследования: «Бог ты мой, как трудно быть русским писателем. Как трудно жить по совести <...>» [цит. за: Лазарев 2002, выделено мною – И.М.]. Родившийся в Киеве писатель, который несколько лет провел с родителями в Лозанне и Париже, вновь возвращается в Киев и завершает там архитектур-nr 6 ss. 55-68 2016
ный факультет (1936) и театральную студию при Киевском театре русской драмы (1937) [Виктор Некрасов в библиотеке... 2015]. О киевском периоде жизни Виктора Некрасова обстоятельно и личностно повествует его пасынок Виктор Кондырев в книге Все на свете кроме шила и гвоздя [Кондырев 2011a]. Некрасов, с августа 1941 года воевавший в Сталинграде, на Украине и в Польше, после ранения в 1944 году демобилизовался и с 1945 по 1947 год работал жур-налистом в киевской газете «Советское искусство». Его повесть В окопах Сталинграда была переведена на 36 языков мира, в том числе и на польский язык1. Напомним, что одно из ранений Некрасова случилось в августе 1944 го-да в боях за город Люблин [Сенников 2012: 78-85]. В польском новейшем учебнике по истории русской литературы об этом не сказано, а самому Некра-сову посвящено мало места. В разделе, названном Литература послевоенного десятилетия, выделена его повесть В окопах Сталинграда, ставшая объектом критики, и как отмечается: «<...> postawa krytyki wskazuje na to, iż powieść od-biegała od preferowanych wówczas kanonów apologetycznego i odindywidualizo-wanego prezentowania wojny» [Historia literatury… 1997: 403]. Упоминаются и та-кие произведения Некрасова, как Вторая ночь, Кира Георгиевна, По обе сто-роны стены, По обе стосто-роны океана, Взгляд и нечто, В родном городе, Запис-ки зеваЗапис-ки и Случай на Мамаевом кургане [Historia literatury… 1997: 455, 404, 566, 437, 442-443, 455]. Отдельная статья, посвященная прозе В. Некрасова, вошла в сборник очерков о современной русской прозе [Suchanek 1993: 267-283]. Из-вестный эмигрантолог с мировым именем, профессор Люциан Суханек сосре-доточил в ней внимание на анализе некрасовских записок, в основном По обе строны стены, в которых, как он считает, заглавие составляет метафору и од-новременно действительность. Ученый справедливо отмечает, что: «W książce Niekrasowa obraz Związku Radzieckiego powstaje z wielu mozaikowych cząstek, które, chociaż samodzielne i autonomiczne, tworzą całość spójną, rozległą i wielo-postaciową. Wizja państwa ma tonację ciemną, choć pewne fragmenty, pokazujące odwagę, męstwo, nieraz heroizm – na razie tylko jednostek – mogą budzić opty-mizm, dowodzą bowiem, że system nie jest wszechpotężny i nie zdolny jest złamać wszystkich» [Suchanek 1993: 279]. В XXI веке мир изменился, изменились также критерии восприятия литера-туры о войне. Не изменилось, однако, главное – «верность правде», пронизы-вавшая весь творческий путь Виктора Некрасова (слова, вынесенные в загла-вие из упомянутой статьи Лазаря Лазарева). В повести В окопах Сталинграда не было, присущего литературе тех времен идеологического пафоса и партий-ных лозунгов, была зато искренность повествования и ярко зарисованные ха-рактеры персонажей – главного героя Юрия Керженцева, смелого и смекали-стого Валеги и многих других [Некрасов 1990а: 5-186]. Сталинград стал для Некрасова испытанием верности правде. Сказанное понимали партийцы и по-этому Союз писателей вычеркнул повесть Некрасова, выдвинутую редакцией «Знамени», на соискание сталинской премии. Уже первое предложение пове-———————
1 Первый польский перевод: W. Nekrasow, W okopach Stalingrada, przeł. J. Jędrzejewicz, War-szawa 1948. Появилось еще 8 польских переводов, последний – в 1966 году.
сти: «Приказ об отступлении приходит совершенно неожиданно» расценива-лось как клеветничество [Некрасов 1990а: 5-186]. Однако Сталин неожиданно спас повесть Некрасова, удостоив ее премии. Стоит напомнить, что по моти-вам некрасовской повести был снят фильм Солдаты (1956), награжденный пре-мией Всесоюзного кинофестиваля (главную роль сыграл Иннокентий Смокту-новский) [poli.ru/news/2014/06/17/nekrasov]. Некрасов, который провел 200 дней напора и обороны в окопах Сталингра-да, увидел войну изнурительной, окопной. Пасынок писателя, вспоминая свое-го отчима, отмечает, что Некрасов везде и всегда подчеркивал значение войны и сталинградской битвы и заново переживал пройденное. Красную армию и ее деяния он пытался оправдывать в разговорах с другим эмигрантом Львом Ко-пелевым, который видел и занятно рассказывал о жестокости и насилии Крас-ной Армии в Кенигсберге [Кондырев 2011a: 363]. Кондырев цитирует слова своего отчима: «Сталинград эту войну спас!» [Кондырев 2011a: 363]. От себя он пишет: «Самые жаркие Викины [В. Некрасова – И.М.] воспоминания были о победоносном рыцарском ордене – боготворимой им Красной Армии. Кто бы ему что ни толковал, как бы не убеждал или вежливо подтрунивал, Виктор Платонович потихоньку ото всех веровал, что его Красная Армия, победи-тельница фашизма, щит велелепный и сейчас оставалась храмом боевого духа, осиянным победными салютами» [Кондырев 2011a: 364]. Когда в декабре 1979 года произошло вторжение советских войск в Афганистан, как вспоминает Кондырев: «<...> потрясение Некрасова было бесконечным ... он так и не свыкся с образом советского воина-агрессора» [Кондырев 2011a: 365]. Однако позже он возмущался этой войной и вместе с А. Гладилиным написал статью во французский «Монд», чтобы в знак протеста бойкотировать Олимпийские игры в Москве в 1980 году. Сталинград и Мамаев курган, который Некрасов посетил в 1973 году, были и остались для писателя святыней. Ведь в Сталин-граде Некрасов подал заявление и был принят в партию, которая, по его мне-нию, была организатором всех побед. Однако уже в сентябре 1972 года в письме пасынку Некрасов сообщает: «Вызвали на партком и зачитали обвинения. Для начала приплели „отрыв от масс партии, непосещение партсобраний и неупла-ту взносов”. <...> Огорчались, что „не раскаялся, не сделал выводов из крити-ки, опять отстаивал свои неверные позиции”» [Кондырев 2011a: 40]. Кондырев пишет об окончательном исключении Некрасова из партии в конце мая 1973 года, что произошло на заседании Киевского горкома КПУ [Кондырев 2011a: 44]. В этом же году Некрасова исключили также из Союза советских писате-лей. В эмиграции писатель сожалел о том, что он сам не бросил партбилет раньше. Но в те времена в Сталинграде он не сомневался в том, «что эту войну выиграл не только <...> народ, но и коммунистическая партия» [Кондырев 2011a: 45]. До исключения из партии Некрасов полетел еще в Сталинград, на Мамаев курган. Кондырев сообщает о том, что Некрасов привез оттуда пре-красные фотографии, в том числе на фоне Родины-матери с поднятой рукой. От себя пасынок Некрасова информирует: «Потом к писательской руке будет пририсован меч и получится как бы композиция – зовущий на бой Некрасов с мечом, а сзади в морозной дымке Родина-мать, и тоже потрясает мечом»
[Кондырев 2011a: 61]. Некрасову было поручено встать в почетный караул у Вечного огня города-героя Волгограда 13 января 1973 года в 14:30. Однако пасынок, зная неравнодушие отчима к спиртному, подытоживает это поруче-ние следующе: «Как он там стоял, покрыто мраком неизвестности <...>» [Кон-дырев 2011a: 61]. Стоит сказать, что все книги Некрасова были запрещены особым приказом Главлита № 31 от 13.08.1976, естественно, после согласования с ЦК КПСС. Это касалось также и награжденной повести В окопах Сталинграда, ибо в приказе находилась такая пометка: «Все издания на всех языках» [Виктор Некрасов 2015]. Покорив своей простотой и искренностью, повесть В окопах Сталин-града противостояла литературе, получившей одобрение партийного верха. Насколько значительным было влияние повести Некрасова на литературу фрон-тового поколения, свидетельствует факт, что «военные» литераторы (Ю. Бонды-рев, В. Быков, Г. Бакланов и др.), описывая роль этой книги, повторяли: «Все мы вышли из некрасовских „окопов”» [цит. за: Юферев 2015]. Василь Быков, также писатель-фронтовик, так оценивал Некрасова и его творчество: «<...> для меня как читателя проза Виктора Некрасова <...> честный, незамутненный чело-веческий взгляд на войну <...> некогда потрясшие мир, исполненные прекрас-ной, особой некрасовской правдой Окопы Сталинграда <...> Это тоже немало. Даже очень очень много» [цит. по: Кондырев 2011a: 544]. Уже в эмиграции, в Париже, Некрасов очень переживал, что его произведе-ния изъяты в России. Однако ему удалось достойно дожить до старости. За два дня до смерти 1 сентября 1987 года в «Московских новостях» появилась статья Вячеслава Кондратьева, в которой было сказано о том, что повесть Некрасова В окопах Сталинграда вошла в золотой фонд советской литературы и ее нуж-но переиздать. Об этом сразу узнал писатель от журналистки «Радио Свобода» Фатимы Салказановой. Он, очень расстроенный, прослезился, а 3 сентября Некрасова уже не стало [Кондырев 2011a: 562]. В свое время Андрей Синяв-ский сказал: «Нужно же было родиться и кончить свои дни в Париже, чтобы где-то посредине написать В окопах Сталинграда» [цит. за: Анисимов 2004]. Киевлянин Некрасов, нашедший дом Булгакова на Андреевском спуске и добившийся создания мемориала в Бабьем Яре, где киевские власти хотели построить стадион, жил и воевал по совести. На берегах Волги в Сталинграде решалась судьба Второй мировой войны. Некрасов повествует о боях за Ста-линград и в СтаСта-линграде, где он сам, офицер-сапер, присутствует с самого начала летнего отступления и до победного конца, до капитуляции армии Па-улюса. Начало и конец повести перекликаются – повесть завершается словами: «Где-то высоко-высоко в небе тарахтит „кукурузник” – ночной дозор. Над „Баррикадами” зажигаются фонари. Наши „фонари”, не немецкие. Некому уже у немцев зажигать их. Да и незачем. Длинной зеленой вереницей плетутся они к Волге. Молчат» [Некрасов 1990а: 188]. И чтобы еще более подчеркнуть роль победы под Сталинградом, которая переломила ход войны, Некрасов без па-фоса и фальши передает далее простые человеческие чувства, искренние настолько, насколько это возможно: «А сзади сержантик – молоденький,
кур-носый <...> подмигивает нам на ходу. – Экскурсантов веду <...> Волгу посмот-реть хотят <...> И весело, заразительно смеется» [Некрасов 1990а: 188]. Со Сталинградом были связаны самые сокровенные мысли и чувства писа-теля. Уезжая в эмиграцию в 1974 году, Некрасов увозил многие десятки раз-ных изданий своей повести В окопах Сталинграда, как и полученные награды, а среди них орден «Красная звезда» и медали «За отвагу» и «За оборону Ста-линграда». Интересное случилось на таможне, когда у Некрасова потребовали удостоверение на медаль «За оборону Сталинграда», которое писатель поте-рял. По словам Кондырева: «<...> Это была его [Некрасова – И.М.] любимей-шая память о Сталинграде» [Кондырев 2011a: 123]. Некрасов из кучи своих книг выхватил одно из изданий повести В окопах Сталинграда 50-х годов и «<...> открыл книжку и пришпилил медаль к титульному листу, прямо на название „В окопах Сталинграда”. Неожиданно подполковник-таможник разрешил за-брать медаль и вывезти ее без удостоверения» [Кондырев 2011a: 123]. Сталинград появляется и в парижском периоде жизни Некрасова. В эми-грации Некрасов был заместителем главного редактора максимовского журна-ла «Континент» (1975-1982), а затем вместе с А. Гжурна-ладилиным сотрудничал в па-рижском бюро радиостанции «Свобода» [Гладилин 2008: 209-239]2. После увольнения Некрасова из «Континента» (несовместимость характеров Макси-мов-Некрасов), Гладилин большими усилиями («Свобода» финансировалась американцами) выручил Некрасова, который выступал в программе «Беседы у микрофона», начитывая между прочим главы из своей книги В окопах Ста-линграда. Гладилин называет Некрасова «уникальным рассказчиком», а Влад Аронов сообщает, что его друг Виктор Платонович, в Париже читая главы из своей повести, иначе освещал события, рисуя действительную картину от-ступления советских войск в начале войны [Гладилин 2008: 214; Аронов 2010]. Напомним, что в Париже Некрасов провел счастливое раннее детство. Его мать, урожденная Мотовилова, была дальней родственницей Анны Ахматовой. В молодости она жила в Швейцарии и Франции, там вышла замуж за банков-ского служащего Платона Некрасова. Их сын Виктор родился в Киеве, но до 1915 года они проживали в Париже [Хазан 2011]. Стоит отметить, что в Пари-же Некрасовы жили в одном доме с А. Луначарским (маленький Вика дружил в детстве с его сыном), а Ленин останавливался в квартире бабушки писателя по пути в Швейцарию [likeuse.ru/catalog/ann/3061; www.kitaphana.kz/ru/downloads/ referats/160-literatura/2011-viktor-nekrasov]. В Париж Некрасов вернулся в 1974 году и остался там до конца своей жизни в 1987 году. Из любимой России его буквально вытолкнули, лишив советского гражданства, книги его изъяли и уни-чтожили. Некрасова вызывали на допросы, проводили обыски, а один из них продолжался 42 часа, протокол содержал 60 страниц и 100 пунктов изъятых материалов [Кондырев 2011a: 78]. Оказавшись в Париже (а пространство ведь формирует человека), Некрасов писал длинные письма и открытки друзьям киевлянам, москвичам и оставшейся ——————— 2 Одна из глав книги Гладилина озаглавлена Беседа у микрофона и посвящена целиком В. Некрасову.
семье. В 1977 году в журнале «Континент» он поместил заметки Взгляд и не-что [Некрасов 1977: 90-120, 7-82]. Предваряя записки эпиграфом из грибо-едовского произведения Горе от ума, Некрасов стремился построить их из воспоминаний и размышлений о Киеве, а также о Париже и Израиле. Некрасов наново знакомится с Парижем, его достопримечательностями и прелестью жизни. Стоит отметить правильность суждений Л. Суханека, который, анали-зируя эти некрасовские заметки, подчеркивает, что: «Jednocześnie, jednak, książka jest opowieścią o życiu i Związku Radzieckim, które teraz z paryskiej per-spektywy wolności i dobrobytu, okazuje się jeszcze bardziej przygnębiające i anty-ludzkie» [Suchanek 1993: 274]. Однако Кондырев считает, что: «для среднего француза: Взгляд и нечто – изысканно-непонятная книга» [Кондырев 2011a: 146]. Пасынок писателя подчеркивает, что Некрасов был опьянен свободой слова, что конечно раздражало парижских интеллектуалов. В 1979 году Некра-сова перестали переводить в Париже. Однако в эмиграции за период с 1976 по 1987 Некрасов написал около 650 рассказов, статей, газетных заметок и ра-диопередач [www.nekrassov-viktor.com/Books.aspx]. Из них следует, что со Сталинградом Некрасов не расстался. В 1981 году издательство «Посев» вы-пустило книгу Сталинград. Повесть и рассказы, в которую вошли также рас-сказы и очерки, связанные со сталинградской битвой – В окопах Сталинграда (окончательная редакция) – Случай на Мамаевом кургане – Три встречи – Как я пропил Валегу – Новичок – Вася Кондаков – Посвящается Хемингуэю – Рядо-вой Лютанов – Чертова семерка – Через сорок лет.... Через два года появятся еще воспоминания, озаглавленные Сталинград [Некрасов 1982: 4]. Интерес вызывают статьи Некрасова, написанные для радио «Свобода» в 1981-1987 гг., озаглавленные Записки о Сталинграде [Некрасов 2002]. Париж и его достопримечательности Некрасова обворожили, зачаровывали также уличные художники. Однако Кондырев справедливо отмечает, что глав-ным для Некрасова, как и для других эмигрантов и инакомыслящих, было дру-гое: «Свобода! Господи, как только не обыгрывается это понятие. Свобода умирать под мостом, свобода издеваться над неграми <...> И все же только здесь, на Западе, я понял, что это значит <...> Я не озираюсь! Не говорю шепо-том, не закрываю все двери и окна, не открываю крана на кухне или в ванной, не кладу подушки на телефон, не говорю „тс-с-с” и не указываю пальцем на потолок <...> И писать могу, что хочу <...> Стоит, стоит, тысячи месс стоит Париж, в котором я сейчас живу» [цит. за: Кондырев 2011a: 225]. Пожалуй в этих некрасовских словах содержится вся суть сложного пути писателя, ко-торый даже в свободном обществе отличался от других эмигрантов своей доб-росовестностью, исключительной щедростью и добротой, дружелюбием. Кон-дырев утверждает, что Некрасов был неверующим человеком, но православ-ным [Кондырев 2011a: 233]. В бытовом отношении Некрасов был наивправослав-ным – «самым безотказным налогоплательщиком третьей волны» [Кондырев 2011a: 249]. Некрасов считал, что советская власть, предоставляя ему возможность эмигрировать, сделала «неоценимый подарок», а о Париже писатель говорил: «Он стал СВОИМ городом. Я возвращаюсь в него, как домой» [Кондырев 2011a: 370].
В Париже Некрасов написал две повести Саперлипопет, или Если б да кабы, да во рту росли грибы... (1983) и Маленькая печальная повесть (1986). Первая из них, которую Некрасов на самом деле писал в Женеве у своих друзей, авто-биографическая, изданная в Лондоне. В ней, в основном, о смысле жизни, по-рядочности, дружбе, чести и долге. Интерес вызывает вымышленная сцена, в ко-торой Сталин якобы захотел лично познакомиться с автором повести В окопах Сталинграда. Во время этой встречи писатель поднимает тост за лейтенанта Фарбера и спрашивает генералиссимуса, знает ли он такого. Немая сцена, но настолько убедительна, что можно считать ее вполне вероятной. Л. Лазарев справедливо считает, что в выдуманной Некрасовым встрече со Сталиным, «тиран написан <...> страшным и смешным, иными красками, чем у Солжени-цына, Рыбакова, Искандера» [Лазарев 2002; Надеждин 2009b]. В Саперлипо-пете Советский Союз описан глазами мнимого иностранца, а Париж – выду-манного парижанина. На самом деле – это возвращение из настоящего в про-шлое и перескакивание в будущее. В каком-то смысле это, на наш взгляд, хро-нотоп авантюрный, охватывающий большое пространство, а во временном от-ношении – непредсказуемость событий, случайностей [Бахтин 1975]. Обратимся, однако, к последнему произведению Некрасова Маленькая пе-чальная повесть, выпущенному в Лондоне в 1986 году [Некрасов 1990б]. В поль-ском литературоведении это произведение пока не исследовалось. Лишь Л. Суха-нек в упоминаемой статье о записках Некрасова называет эту вещь писателя и дает к ней следующий комментарий: «Znamienne, że na emigracji [Nekrasov – И.М.] napisał tylko jeden utwór beletrystyczny – „Mała smutna opowieść” („Ma-len’kaja pieczalnaja powiest’”), ale i on oparty jest na konkretnych wydarzeniach, a jego bohaterowie mają swe życiowe prototypy» [Suchanek 1993: 282]. Упомина-емый Л. Лазарев называет произведение Некрасова «прощальным», в котором речь идет о духовном опыте жизни в эмиграции. Стоит задуматься, почему пи-сатель так озаглавил свою повесть? И. Гальперин считает, что заглавие «<...> можно метафорически изобразить в виде закрученной пружины, раскрываю-щей свои возможности в процессе развертывания» [Гальперин 1981: 133]. В случае заглавия некрасовского произведения имеем дело с субъектно-речевой организацией, которая выделяет план повествования. Заглавие выра-жает авторское видение изображаемых событий. Это ведь первая интерпрета-ция произведения, которую предлагает сам автор. Заглавие и текст особо соот-носятся, ведь после прочтения текста, к заглавию опять возвращаемся и сопо-ставляем его с уже прочитанным произведением [Тюпа 2001: 116 и др.]. По-весть Некрасова о дружбе молодых и талантливых актеров, «трех мушкете-ров», которые волею судьбы разлучились – двое оказались в эмиграции, один остался на родине. Последствия этих решений оказались уже не общими, а личными. Это своеобразная проверка на дружбу, которую так ценил и доро-жил ею сам писатель. Стоит отметить, что многие российские художники, оказавшись на чуж-бине, глубоко переживали разрыв с Россией и с друзьями. Там среди эмигран-тов третьей волны были свои проблемы, остались неизменными человеческие подлости и низости, постоянные выяснения отношений, интриги. В этом
от-ношении интересный исследовательский материал представляют книги А. Глади-лина Меня убил скотина Пелл и его воспоминания Улица генералов. Попытка мемуаров. В них много места отводится В. Некрасову, как и В. Максимову, уволившему автора Маленькой печальной повести с должности в журнале «Континент», а также многим другим друзьям и недругам Гладилина. Свою последнюю книгу Некрасов писал явно по оставшимся в памяти воспоминани-ям. У киевского властителя дум Некрасова было много друзей в разных угол-ках Советского Союза, ибо он всегда защищал инакомыслящих, клейменых, преследованных советской властью. Подписи в защиту обижаемых он ставил не из вежливости, а по своей совести. И хотя советская власть отпугивала и пыталась отогнать от Некрасова его друзей (некоторые его сторонились), но сам писатель никогда их не осуждал и считал, что его друзья не могут быть плохими людьми. В воспоминаниях пасынка писателя много сказано о друзьях и недругах Некрасова, когда: «<...> его [Некрасова – И.М.] не печатали, шпы-няли на собраниях, бранили на партийных и писательских комиссиях, недоуч-ки поучали, а хамы издевательснедоуч-ки ухмылялись ему в лицо» [Кондырев 2011a: 42]. Некрасов был по натуре добрым и порядочным человеком и пытался мно-гих своих друзей оправдывать. Перенесенные унижения, оплевывания, трав-лю, допросы, обыски, запреты, изоляция друзей в последний год жизни в Кие-ве остались в душе, и многое он отразил в своем последнем произКие-ведении. Надо помнить, что Некрасов по-человечески был очень общительным, он обожал компании, старых и новых друзей, приятелей и просто знакомых. В нача-ле некрасовского произведения Ашот, Роман и Сашка – закадычные друзья и ка-жется, что их дружба будет их связывать всю жизнь, недаром их прозвали тре-мя мушкетерами. Сашка был танцовщиком, Роман – киноактером, а Ашот – (кличка «синтетический мальчик») пел, играл на гитаре и подражал Марселю Марсо, любил Анриетту, француженку, стажировавшуюся в Ленинградском университете. Их объединял один писатель – Хемингуэй (его обожал Некра-сов) и Гоголь с его Шинелью. А сближало их следующее: «<...> проклятый во-прос – как противостоять давящим на тебя со всех сторон догмам, тупости, однолинейности <...>. Борцами и строителями нового они тоже не были, пере-страивать развалившееся здание не собирались, но пытаться найти какую-то лазейку в руинах, тропинку в засасывающем болоте все же надо было» [Некрасов 1990б: 333]. В произведении признаки времени 70-ых годов – дру-зья любят и слушают битлсов, спорят о процессe Синявского и Даниэля, для них небезызвестен Оскар Уайльд и Дориан Грэй. Все они считали друг друга талантливыми – Сашка-танцор стал «невозвращенцем». Его друг Ашот снача-ла не верил в случившееся и так говорит Роману: «<...> он [Сашка – И.М.] же ленинградец, питерец, он не может без Адмиралтейской иглы и дома на Мой-ке, без Черной речки, без нас с тобой, без мамы. Не может!» [Некрасов 1990б: 340]. В разговоре друзей появляется имя Нуриева, также «невозвращенца» [Пети 2007]. Добавим, что одним из «невозвращенцев» был и Михаил Барыш-ников [Трускиновская 2010: 402-405]. Внимания заслуживает собрание кол-лектива театра, на котором говорилось о бдительности и провокациях и о том, что ЦК «разрабатывает специальное решение о заграничных гастролях»
[Некра-сов 1990б: 343]. Роман поддерживает решение Сашки словами: «В этом мире жить нельзя. Растлили! Всех растлили» [Некрасов 1990б: 340]. О Сашке друзья вспоминали часто, не только на бракосочетании Ашота и Анриетты. Он стал первым номером в Америке и «проводились параллели с Фокиным, Мордки-ным, Лифарем, Васильевым, даже с божественным Нижинским» [Некрасов 1990б: 345]3. Вторым уехал на чужбину Ашот, а его оставшийся друг Роман был главным оппонентом этого выезда, утверждая: «Ну что ты, Ашот Тума-ныч, будешь там делать, что? Без языка, чужой, воспитанный на нашем дерь-ме. Был бы ты скрипачом, другое дело, им всем там фортит, советская школа, ну и тэ дэ! А кому нужны там твои песенки, литературные композиции из рус-ских поэтов, с подмигиванием, которое только нам понятно? Им и свои-то по-эты не нужны <...> И вообще <...> тут ты, скажем так, Брандо, а там говно <...> Ясно?» [Некрасов 1990б: 348]. Ашота провожали с определенными напутстви-ями: «Главное, научи их пить! И мату российскому! И напролом сквозь джунгли их капиталистические! Не тушуйся!» [Некрасов 1990б: 349]. Встреча двух друзей эмигрантов состоялась в Париже, где на концерте от-крытия театрального фестиваля в Авиньоне выступил «известный советский танцор, ныне живущий в Америке, Александр Куницын». Ашот, пришедший на концерт друга, был свидетелем его триумфа. Друзья встретились радушно «<...> оба тискали, мяли друг друга, хлопали по спине, обнимались, хохотали» [Некрасов 1990б: 353]. Однако встретится наедине не получилось, так как ве-чером у Сашки был прием в «Максиме», на котором должен быть сам Серж Лифарь, а номер телефона, записанный Сашкой, не отвечал. Ашот просмотрел на следующий день газеты, в «Фигаро» вспоминали в приятном контексте Дя-гилева и русские сезоны в Париже [Схейен 2012]. Сашка уехал, так и не уви-девшись со своим другом. Спустя два года Ашот и его мать получили граж-данство. О себе Ашот говорил: «Французом не стал. И не стану. А парижани-ном – да. Нравится мне этот городишко» [Некрасов 1990б: 357]. Стоит отме-тить, что в этом отношении Ашот очень близок Некрасову, который любил гу-лять по Парижу, его улочкам, открывать что-то новое, показывать город своим знакомым [Кондырев 2011б: 353]. Автобиографична и страсть некрасовского героя Ашота к книжным магазинам, обилию не только эмигрантской литера-туры. Приезды, отъезды, сидение в кафе, хождение в музеи, неожиданные встречи – это были еще живые воспоминания писателя. В Маленькой печаль-ной повести в Париже появляется третий «мушкетер»- Ромка Крымов, прие-хавший по линии кинематографистов на Каннский фестиваль. Он считает Ашота счастливым человеком, ибо его друг живет в стране, где «<...> партор-ганизации нет, месткома нет <...> Никто не стукнет, что пьешь, болтаешь лишнее или левые ходки от жены скрываешь <...> Свободный человек на сво-бодной земле. Захотел на Мадагаскар, поехал на Мадагаскар <...>» [Некрасов 1990б: 366]. Высказывания Ашота соотносятся с рассуждениями о свободе Некрасова (см. с. 7). ——————— 3 О всех названных танцорах в упоминаемой книге: Д. Трускиновская Сто великих масте-ров балета [Трускиновская 2010: 170, 219, 239, 287, 375].
Ашот встретился еще с Сашкой и провел с ним целых 12 часов. Оба они, по словам Некрасова: «изгои, в большей или меньшей степени тоскующие по прошлому». Недаром Ашот в придуманном шутливо-горьком монологе, речи прокурора, обвинил своего друга в тяжелейшем преступлении перед человече-ством: «Он [Сашка – И.М.] выключил свою память. Он забыл и попрал самое святое и возвышенное, что есть в жизни – дружбу» [Некрасов 1990б: 370]. Но этот монолог не был произнесен. Когда Ашот начал думать, он пришел к еще одному выводу, что главное в дружбе «понять и прощать». В разговоре друзей появляется проблема роли меценатов в культуре. Определяя Америку словами «прекрасна и ужасна», Сашка сожалеет, что в этой стране нет ни Дягилевых, ни Мамонтовых, ни Морозовых. Зато есть дельцы, а американцам: «<...> не надо <...> никаких Дягилевых, Нижинских, Павловых» [Некрасов 1990б: 373]. Но Ашот сожалел, что Сашке не пришло в голову пойти следом этих великих меценатов, и он просто «аме-ри-канизировался» [Некрасов 1990б: 373]4. Разго-вор по душам прежних друзей не получился. Не было воспоминаний о про-шлом, о дружбе, молодости и беззаботности, о Гоголе. Сашка говорил о новом, об Америке и друзьях-американцах. И хотя, прощаясь, у обоих друзей появи-лись слезы, Ашоту было очень грустно. Последняя часть этого небольшого по своему объему произведения оза-главлена Эпилог, и она появилась для того, чтобы Некрасов на фоне дружбы «трех мушкетеров», их новых забот и искушений, мог рассказать о себе и по-следствиях своей эмиграции и жизни на чужбине. Сначала в Эпилоге о героях Маленькой печальной повести, которые уже не встречаются, не переписыва-ются и даже не звонят друг другу – «текучка заела». Роман в России выбился в кинорежиссеры, но у него свои неприятности и борьба с начальством. Ашот ждет потомка. Сашка гастролирует и вспоминает Ашота, а также свою маму, и в самолете, в разговоре с бизнесменом по готовому платью, спрашивает ни-чего не понимающего дельца, что он знает о человеке по фамилии Гоголь, тор-гующем мертвыми душами. Бизнесмен, одним глотком выпивший заказанную Сашкой «московскую» со льдом, отвечает вопросом: «Это, у которого часовой магазин на Сентрал-Стейшен?» [Некрасов 1990б: 379]. Так попрощались аме-риканец и русский – делец и танцор. Писатель задается вопросом – кто из этой тройки самый выигрышный и сам отвечает: «Но нет, не мне бесстрастному ле-тописцу, судить об этом, делать прогнозы. Уклоняюсь <...> Подождем <...>» [Некрасов 1990б: 379]. Однако на вопрос почему он назвал свою маленькую повесть печальной, сразу же дал ответ: «Прочитайте две первые фразы эпило-га, и вы поймете. Не переписываются, не звонят <...>». Далее Некрасов пишет о своей эмиграции, благославляя день отъезда 12 сен-тября 1974 года: «Мне нужна свобода, и тут я ее обрел. Скучаю ли я по дому, по прошлому? Да, скучаю. И очень» [Некрасов 1990б: 380]. Оказывается, что для писателя самое важное в жизни – это друзья, и поэтому он их вспоминает с теплотой и любовью. А самое большое преступление, по его мнению, – это разобщение людей. Вспоминая свой отъезд в эмиграцию и дни, насыщенные ——————— 4 Правописание по В. Некрасову.
травлей, когда партийцы решили доконать его, отпугивая друзей, Некрасов пишет: «<...> человеческое общение сведено к тому, что, втиснутые в прокру-стово ложе запретов и страха, люди, даже любящие друг друга, боясь за свои конечности, пресекают это общение. Из трусости, из осторожности, из боязни за детей, причин миллион» [Некрасов 1990б: 380]. Раной, которая не зажила, были для автора Записок зеваки слова близкого друга, который, прощаясь и гло-тая слезы, сказал: «Не пиши, все равно отвечать не буду <...>». Внимания за-служивают и следующие слова Некрасова: «Я внял его просьбе, не писал, но втайне ждал, надеялся, что он как-нибудь, надравшись в День Победы, возьмет открытку, напишет на ней левой подмышкой: „Поздравляю!” и без обратного адреса отпустит где-нибудь в Дарнице или на вокзале. За десять лет ни разу не надрался <...> не написал, не опустил <...> А все это соль, соль на мою рану <...>» [Некрасов 1990б: 380]. Не случайно Некрасов пишет о Дне Победы, который был для него свя-щенным праздником. Это также, как и в Маленькой печальной повести, была проверка на дружбу и кто-то ее не выдержал. Мечты «трех мушкетеров» в за-стойные семидесятые были чистыми, возвышенными, ведь они хотели жить честно, играть на сцене, вместе поставить гоголевскую Шинель, дружить. Кто их разлучил? Как жизнь поменяла решения друзей – нет простого ответа. Пра-ва А. Берзер, которая констатирует: «<...> кодекс чести, заявленный в этой по-вести, еще не решен на земле, его надо повторять и повторять: что нельзя бро-сать мать, нельзя забывать и обманывать друзей, нельзя продаваться – ни за доллары, ни за рубли. Нельзя терять честь и губить свой талант. Надо жить до-стойно на всех точках земного шара» [Берзер 2015]. На наш взгляд, сам писатель, жил достойно и по кодексу чести, и по сове-сти, которая была его вторым, внутренним «Я». А. Синявский справедливо оценивал Некрасова, ибо: «человеческое в нем [Некрасове – И.М.] удивитель-но соединялось с писательским, и он был человеком par excellance» [soft.tr200. biz/?id=272389]. Библиография Анисимов А., 2004, Наш Виктор Платонович: «Некрасов, да не тот!», «Киевский телеграфъ», 26 марта – 1 апреля 2004, www.c-cafe.ru/days/bio/24/nekrasov.php (2015.01.31). Аронов В., 2010, Мой друг Виктор Платонович Некрасов, «Семь искусств», № 12(13), декабрь, 7iskusstv.com/2010/Nomer12/VAronov1.php (2015.02.03). Бахтин М., 1975, Формы времени и хронотопа в романе: Очерки по исторической поэтике, [в:] М. Бахтин, Вопросы литературы и эстетики, Москва. Берзер А., 2015, Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове, nekrassov-viktor.com/AboutOfVPN/Nekrasov-Berzer%20Anna.aspx (2015.01.31). Виктор Некрасов, 2015, Сайт памяти писателя: nekrasov-viktor.com/Books.aspx (2015.01.31).
Виктор Некрасов в библиотеке А. Белоусенко, 2015, www.inwerden.info/belousenko/ wr.Nekrasov.htm (2015.01.31). Виленский Ю., Некрасов В., 2001, Портрет жизни (художественно-докумен-тальное издание), с предисловием В. Кузнецова, Киев. Кондырев В., 2011a, Все на свете кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев-Париж. 1972-87 гг., Москва. Кондырев В., 2011б, Променады по Парижу, [в:] В. Кондырев, Все на свете кроме шила и гвоздя..., указ. соч. Гальперин И.Р., 1981, Текст как объект лингвистического исследования, Москва. Гладилин А., 2008, Улица генералов. Попытка мемуаров, Москва. Лазарев Л., 2002, Верность правде. Творческий путь Виктора Некрасова, „Литера-тура”, № 18, lit.1september.ru/article.php?ID=200201804 (2015.02.03). Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н., 2001, Современная русская литература. Книга 1. Литература оттепели (1953-1968), Москва. Надеждин Н., 2009, Виктор Некрасов: «Этот чудесный ... саперлипопет», Москва. Некрасов В., 1977, Взгляд и нечто. Мемуарные записки, «Континент» (Париж), № 12, № 13. Некрасов В., 1982, Сталинград, февраль 1943, «Новое русское слово», 16 апреля. Некрасов В., 1990а, В окопах Сталинграда, [в:] В. Некрасов, Маленькая печальная повесть. Проза разных лет, указ. соч. Некрасов В., 1990б, Маленькая печальная повесть. Проза разных лет, Москва. Некрасов В., 2002, Сочинения. Записки о Сталинграде, предисловие Г. Бакланова, Москва. Пети Р., 2007, Тан лие с Нуриевым, Нижний Новгород. Российское зарубежье во Франции 1919-2000, 2010, Биографический словарь в трех томах. Том второй Л-Р под общей ред. Л. Мнухина, М. Авриль, В. Лосской, Москва. Сенников Е., 2012, Виктор Некрасов: по обе стороны славы, „Виноград”, № 6. Схейен Ш., 2012, Дягилев. «Русские сезоны» навсегда, Москва. Трускиновская Д., 2010, 100 великих мастеров балета, Москва. Тюпа В.И., 2001, Аналитика художественного, Москва. Хазан Л., 2011, Рукописи не горят, «Бульвар Гордона» (Киев), № 24(319), 14 июня, nekrasov-viktor.com/papers/xazan-1.aspx (2015.01.31). Юферев С., 2015, «Лейтенантская проза» – Виктор Некрасов, topwar.ru/27496-leytenantskaya-proza-viktor-nekrasov.html (2015.01.31).
Historia literatury rosyjskiej XX wieku, 1997, praca zbiorowa pod red. A. Drawicza,
Warszawa.
Suchanek L., 1993, Mur. O zapiskach Wiktora Niekrasowa, [в:] Emigracja i tamizdat.
Szkice o współczesnej prozie rosyjskiej, red. L. Suchanek, Kraków.
likeuse.ru/catalog/ann/3061 (2015.01.15). poli.ru/news/2014/06/17/nekrasov (2015.02.03). soft.tr200.biz/?id=272389 (2015.02.09).
www.kitaphana.kz/ru/downloads/referats/160-literatura/2011-viktor-nekrasov (2015.01.15). www.nekrassov-viktor.com/Books.aspx (2015.01.31).
Summary
‘How hard it is to be righteous’ – Viktor Nekrasov from Stalingrad to Paris
The article analyzes the forgotten aspects of Viktor Nekrasov’s life and career in the context of the memoirs of his stepson Victor Kondyrev and his friend Anatoly Gladilin, the author of the novel ‘A Street of Generals: an Attempt of a Memoir’. On the 70th
an-niversary of the end of WWII, it is worth mentioning the onerous destiny of the author of the novel In the Trenches of Stalingrad.
Although the criteria of perception and evaluation of the war literature have changed, the ‘faithfulness to the truth’ remains the same. This loyalty embraces the entire career of Nekrasov, who was born in Kiev and fought at Stalingrad. This experience became a test of the writer’s devotion to the truth. Only two days before his death, on exile in Paris, Nekrasov learned that his novel In the Trenches of Stalingrad had been included in the golden fund of Soviet literature and would be republished.
A Kievan Nekrasov, the one who discovered the house of Bulgakov at Andriyivskyy Descent, the one who achieved the creation of the memorial at Babij Jar and the one who fought at Stalingrad, he lived and worked virtuously also on exile in Paris, according to the code of honor and decency, which represented his inner self.
Key words: the faithfulness to the truth, the test of friendship, émigré literature, the
