ISSN 2083-5485
© Copyright by Institute of Modern Languages of the Pomeranian University in Słupsk
Original research paper Received:
Accepted: 28.10.2016 3.02.2017
ОККАЗИОНАЛЬНЫЕ НАРЕЧИЯ В РУССКИХ
И БЕЛОРУССКИХ ПОЭТИЧЕСКИХ ТЕКСТАХ:
УНИВЕРСАЛЬНОЕ, НАЦИОНАЛЬНОЕ
И ИДИОСТИЛЕВОЕ
Виктория Голубева Национальная академия наук Беларуси Минск, Беларусь golybka377@mail.ru Ключевые слова: поэтический текст, наречие, окказиональное (потенциальное) слово, национальная картина мира, идиостиль Появление окказиональных (потенциальных)1 наречий в русских и белорус-ских поэтичебелорус-ских текстах, многофункциональность таких лексем соответствует общей тенденции к активизации употребления адвербов в речевой практике по-следних десятилетий [Ситарский 2001: 7]. Диахроническая вторичность наре-чий, с одной стороны, и активность их словообразовательных процессов в со-временном языке – с другой, в полной мере ощущаются носителями языка. Это закрепляет представление о наречии как о развивающейся части речи [Ермакова 1997: 259], [Ситарский 2001: 8], которая не имеет строго закрепленного лексиче-ского состава и поэтому в большей степени открытая для пополнения2. В поэтическом пространстве релевантность индивидуально-авторских (по-тенциальных) наречий усиливается их семантико-синтаксической объемностью. Представляя собой маркированные на фоне узуальных слов единицы, они обо-гащают художественное пространство новизной формы и свежей образностью. ——————— 1 Вопрос о необходимости разграничения окказиональных и потенциальных слов остается дискуссионным. Некоторые исследователи (Е.А. Земская, Н.Ю. Намитокова, Э.И. Ханпира) признают дихотомию «потенциальное слово – окказионализм», некоторые – отрицают ее, отдавая предпочтение либо первому термину (Г.О. Винокур, А.И. Смирницкий), либо второму (Н.И. Фельдман, Д.Б. Масленников, А.Г. Лыков, В.В. Лопатин). В нашей работе данные понятия рассматриваются в единстве как неузуальные единицы. 2 В большей степени в сравнении с другими частями речи. Не случайно наречие, которое долгое время не рассматривалось в качестве самостоятельной лексико-грамматической категории, современные исследователи называют частью речи XX-XXI в. nr 7 ss. 273-288 2017Более того, неустановленность для них сочетаемостных норм обусловливает не-стандартность созданных с ними конструкций: в сущности, инновационный по-тенциал неузуальных наречий обеспечивает нетривиальность высших (синтак-сических) языковых единиц, компонентами которых выступают наречия. При этом сами авторские адвербы различаются по ряду параметров, среди которых модели образования, соотношение с узуальными лексемами, стилистическая специфика, смыслообразовательные возможности и, как результат перечислен-ного, степень окказиональности и эстетическая фокусировка данных лексем. Цель нашего исследования – выявление русских и белорусских окказиональ-ных наречий; анализ их структурно-семантической специфики и установление универсальных, национальных и идиостилевых особенностей создания наречий в русской и белорусской поэзии. Материалом для анализа послужили поэтиче-ские тексты Б. Пастернака, Б. Ахмадулиной, Р. Бородулина и Н. Матяш. В сово-купности у авторов нами было выявлено более 3000 наречных лексем, из кото-рых на окказиональные приходится в среднем около 9%. 1. Проведенный нами анализ показал, что универсальной чертой русских и белорусских неузуальных наречий является крайняя редкость среди них вы-чурных, чрезмерно броских, «эксперименталистских, выдуманно-искусствен-ных» [Прыгодзіч 2013: 14] лексических единиц. Указанная особенность прояв-ляется в области как формы, так и содержания. По этой причине адвербиальное словотворчество выбранных нами авторов можно назвать «е с т е с т в е н н ы м н о в а т о р с т в о м» [термин Г.О. Винокура]: «Этого рода новаторство <…> не-редко имитирует реальную историю языка, создает, следовательно, факты языка хотя и небывалые, новые, но тем не менее возможные, а нередко и реально оты-скиваемые в каких-нибудь особых областях языкового употребления: например, в древних документах, в диалектах, в детском языке и т. д. То, что живет в языке подспудной жизнью, чего нет в текущей речи, но дано как намек в системе язы-ка, прорывается наружу в подобных явлениях языкового новаторства, превра-щающего потенциальное в актуальное» [Винокур 2009: 15]. При создании индивидуально-авторских наречий поэты следуют естествен-ным законам русской и белорусской речи и, как правило, не противоречат основ-ным тенденциям языкового развития. Многие неузуальные наречия авторов представляют собой реализации п р о д у к т и в н ы х с л о в о о б р а з о в а т е л ь -н ы х м од е л е й и р а с п р о с т р а -н е -н -н ы х т р а -н с п о з и ц и о -н -н ы х т и п о в д е р и в а ц и и. В большинстве случаев (около 80%) все выбранных нами поэты, за исключением Б. Пастернака, создают отадъективные (реже отсубстантивные) определительные / безлично-предикативные наречия на -о (белорус. -а) – наибо-лее многочисленные в обоих языках структурные разряды адвербов. По этой причине такие лексемы сохраняют в н е ш н ю ю у з у а л ь н о с т ь, в полной мере соответствуют традиционной мелодичности русского и белорусского языков. Созданные поэтами наречия имеют все возможности войти или уже посте-пенно входят в круг широкоупотребительных единиц. Об этом свидетельствует тот факт, что, хотя и не зафиксированные даже в самых полных нормативных словарях русского и белорусского языков, они встречаются в специальных лек-сикографических реестрах адвербиальной лексики, которые мобильнее
отра-жают реальную речевую практику3. Неузуальность и несистемность кодифика-ции ряда наречий, встретившихся нам в поэтических текстах, имеют следую-щие предпосылки. Во-первых, окказиональные (потенциальные) наречия репрезентируют аль-тернативный узуальному способ лексического/ морфолого-синтаксического оформления признака. При этом между авторскими (потенциальными) и си-стемными (актуальными) наречиями сохраняется структурно-семантическая кор-реляция: Сначала все опрометью, вразноряд/ Ввалилось в ограду деревья развен-чивать... (Б. Пастернак) – вразноряд – порознь, враздробь, вразнотычку, врозницу... (1); З кім гэта я памяняўся вятрамі,/ З кім і калі? –/ Каб да цябе бера-гамі, ярамі/ Вейна вялі (Р. Бородулин) – вейна – веяць, веянне (2); Імгненне – і вы-бухна рушацца ўніз хмарачосы... (Н. Матяш) – вывы-бухна – выбух, выбухны… (3). Корреляция а) однокоренных и б) семантически близких в однородном ряду (опрометью, вразноряд) узуальных и окказиональных лексем обеспечивает с м ы с л о в у ю п р о з р ач н о с т ь многих адвербиальных новообразований и со-четаний с ними. В то же время расширение круга изобразительных средств за счет индивидуальноавторских наречий демонстрирует б о г а т ы й с л о в о -о б р а з -о в а т е л ь н ы й п -о т е н ц и а л р у с с к-о г -о и б е л -о р у с с к-о г -о я з ы к-о в: их способность порождать единицы, которые изящно и точно передают мысль без излишних словесных затрат. Во-вторых, предпосылкой для неузуальности наречий может стать специфика денотативного компонента семантической структуры адвербов – редкость и да-же «выисканность» (А.К. Жолковский) передаваемых ими признаков. Появле-ние таких лексем вызвано настойчивыми поисками поэтов тех языковых средств, которые позволят им «избежать неправды… приблизительности» [Алешка 2001: 25]. В стремлении постичь мир не поверхностно, а глубоко, обна-ружить едва уловимые отличия схожих явлений русские и белорусские авторы создают: а) лексемы с компаративными семами; б) сложные (двуосно́вные) ад-вербы; в) лексемы-композиты; г) безлично-предикативные наречия. Наречные лексемы с компаративными семами представлены в следую-щих контекстах: ...Победи изнуренья измор,/ Заведи разговор по-альпийски (Б. Пастернак) – по-альпийски=на альпийский манер (1); ...Прашу цябе астрож-на, развітанне,/ Як зваць маю самоту, не пытай (Р. Бородулин) – астрожна=як у астрогу (2); ...Маўкліваму столяру –/ Які ўсё жыццё/ Ювелірна/ Камень хало-дны новых кватэр/ Устаўляе ў аправу цёплую/ З бярозы, сасны, яліны... (Н. Матяш) – ювелірна=як ювелір (3). Поскольку круг сравниваемых явлений, а значит, и основ для создания наречий практически не ограничен, разряд наре-чий сравнения и уподобления имеет значительные возможности для пополнения. В результате наречные признаки, привлеченные авторами для сравнения, у каж-дого из поэтов и в каждом конкретном случае предстают уникальными. ——————— 3 См., например, [Червинский 2004], а также приложение к монографии [Ситарский 2001]. Обращение к таким источникам при идентификации лексем по шкале «окказиональное – потенциальное – узуальное» актуально не только по причине относительной статичности фундаментальных источников кодификации, но и дискуссионности ряда вопросов, связанных с лексикографической фиксацией наречий.
Отражая субъективное восприятие личности, некоторые окказиональные наречия сравнения и уподобления в условиях ограниченности лексикографи-ческой базы остаются контекстуальными лексемами. Однако созданные по продуктивным моделям такие наречия включаются «в сферу потенциально-возможного, а отсюда и почти незаметного на фоне узуальных единиц» [Прыгодзіч 2013: 14]. Ср. авторские по-альпийски (Б. Пастернак); моторно (Б. Ахмадулина); ювелірна (Н. Матяш); астрожна, барыкадна, промнева, аб-лачынна (Р. Бородулин) с кодифицированными адвербами в контекстах: Ты с ногами сидишь на тахте,/ Под себя их поджав по-турецки./ Все равно, на свету, в темноте,/ Ты всегда рассуждаешь детски (Б. Пастернак) – по-турецки=на турецкий манер; по-детски=как дитя (1); …Вялікадне душу ўра-туе./ І захмялелае вясло/ Абудзіць сонечна сяло… (Р. Бородулин) – сонечна= падобна сонцу (2); [Мой найлепшы дзень] ...Як келіх макавы,/ Вясёлкава зай-грае/ Насычанымі гранямі сваімі (Н. Матяш) – вясёлкава=як вясёлка (3). Сложные (двуосно́вные) наречия, возникшие при осново- и словосложе-нии (иногда в сочетасловосложе-нии с аффиксацией): многолепестно, тысячеверстно (Б. Пастернак); вполрта (Б. Ахмадулина); барханачуйна, белакутаса, беластога, зеленарука (Р. Бородулин); вогнепаклонна, лёгкавыдыхна, светланосна (Н. Матяш) занимают промежуточное положение между лексемами и элементарными синтак-сическими конструкциями [Степанов 2002: 8]. Неограниченное количество потен-циальных сочетаний слов, с которыми наречия связаны мотивационной связью (прямой или опосредованной – через прилагательное), препятствует лексикогра-фической фиксации многих новосозданных лексем данной структуры. Адвербиальные лексемы-композиты типа дождливо-снежно, неусыпно-слепо, холодно-тепло (Б. Ахмадулина); чэпка-вечна, нервова-пудка, хораша-проста (Н. Матяш); холадна-бела (Р. Бородулин) также приближаются к над-словным образованиям и потому редко закрепляются в словарях литературного языка. Сложность их кодификации заключается и в нефиксированности порядка следования компонентов (ср. у Б. Ахмадулиной: светло-темно и темно-светло). Все это обусловливает окказиональный статус составных адвербиальных лек-сем, компонентами которых, однако, являются узуальные единицы. Русские и белорусские поэты создают и безлично-предикативные наречия пестро, сине, сновиденно (Б. Ахмадулина); молада, мёдна (Н. Матяш); хваравіта (Р. Бородулин)… Языковая система не может охватить все неисчерпаемое богат-ство проявлений внутреннего и внешнего состояния лиц / не-лиц и притом ком-пактно вербализовать его с помощью конкретных лексем. Однако случаи лаку-нарности в данной лексико-грамматической зоне компенсируются тем, что русский и белорусский языки имеют значительный запас средств для пополне-ния рассматриваемой категории слов (см. [Вежбицкая 1996: 44-47]). Некоторые окказиональные предикативные наречия авторов возникают в результате синтак-сической транспозиции узуальных лексем. При этом если в одних контекстах семантика адвербиальных транспозитивов характеризуется прозрачностью, то в других – они фиксируют диффузное состояние субъекта(-тов): Тыя пушчы, што са мной дружылі,/ Тыя птахі, што спявалі мне,/ Праз вякі акінуліся жы-там.../ Молада было мне ў збажыне! (Н. Матяш) – было молада – адчувала сябе
маладой; Ад хмар хваравіта і шэра/ На сэрцы ў нябёс/ І ў вачах (Р. Бородулин) – хваравіта – усё выглядае хваравітым/ я адчуваю сябе хваравітым. В контексте Б. Ахмадулиной: Пред-северно, продольно, сыровато./ Залив стоит отвесным серебром./ Дождит… – состояние природы передает наряду с общеязыковой (сыровато) индивидуально-авторская лексема пред-северно, способная воплотить некое переходное явление (либо пространственное рас-положение, либо состояние природы/ самой лирической героини), и наречие продольно, употребление которого нетипично в качестве безличного предика-тива. В результате в данной лексеме осуществляется наложение предикативной и качественной семантики: с одной стороны, продольно обозначает состояние (возможно, залива), а с другой – несет характеристику этого объекта (залив продольный), т. е. приближается к качественным прилагательным. Индивидуально-авторское наречное образование русских и белорусских авто-ров обнаруживает сходство не только в определенных структурно-семантических типах лексем, но и в их функциональной нагрузке. У Б. Пастернака и Б. Ахма-дулиной, Р. Бородулина и Н. Матяш окказиональные наречия часто несут в себе мощный метафорический потенциал, причем образность выражается такими лексемами в емкой и компактной форме, т. е. они обладают богатыми компрес-сивными возможностями. Не случайно поэты создают собственные наречные лексемы для замещения неоднословных / развернутых предикативных и непреди-кативных конструкций: …Покой разлился, и настолько безлюдный,/ Настолько беспамятно звонкий покой! (Б. Пастернак) – беспамятно (звонкий)=такой звон-кий, какого я не помню; Надмирно высились созвездья/ В холодной яме января (Б. Пастернак) – надмирно=над миром; Раскидывая хлопко/ Снежок, бывало, чи-жик/ Шумит… (Б. Пастернак) – хлопко=хлопками крыльев; Пофыркивай мо-торно (=как мотор) (Б. Ахмадулина); Наш люд настроен рукопашно (=готов вступить в рукопашную схватку) (Б. Ахмадулина); Яму [бурштыну] адгукліва перадаецца цеплыня (Р. Бородулин) – адгукліва=праз водгук; Бялелі стрэхі бела-стога (=быццам белыя стагі) (Р. Бородулин); [Наша мова] ўваскрасала жаўру-кова... (=падобна да жаўрука) (Н. Матяш).
Эстетическая значимость данных авторских наречий заключается в том, что: а) наречные признаки усиливают определенные сенсорные семы (например, визуальные (цветовые) – бялелі беластога) или несколько «сглаживают» перцеп-тивную смелость образов (звонкий покой); б) благодаря диффузной семантике наречных окказионализмов поэтические строки утрачивают остроту простран-ственного противоречия («верх–низ») и все же передают амбивалентные образы (надмирно высились... в... яме января); в) авторские наречия имитируют непри-нужденность и непосредственность речи поэтов, описывающих бытовые ситуа-ции (рукопашно, моторно, хлопко). 2. При наличии интегративных структурно-семантических и функциональ-ных признаков окказиональфункциональ-ных наречий в обоих языках характер адвербиаль-ной неологизации имеет национальную специфику. Это проявляется в коли-чественных показателях, смыслообразовательном потенциале и стилистичес-кой характеристике русских и белорусских наречий.
В белорусской лирике окказиональные (потенциальные) адвербы встреча-ются значительно чаще, чем в русской, и составляют примерно 15% от общего числа употребленных авторами наречий, в то время как у русских поэтов на ав-торские наречные лексемы приходится около 4%. Такое количественное несоот-ветствие имеет не только идиостилевые, но и общеязыковые предпосылки внут-рисистемного и экстралингвистического характера. В отличие от русского литературного языка с его длительной письменной традицией, устоявшимся лексическим составом и грамматическим строем, бе-лорусский литературный язык определяется как относительно «молодой» [Прыгодзіч 2013: 15; Піскуноў 2012: IV] и, следовательно, стремящийся к ак-тивному пополнению и совершенствованию своего лексического состава. Этим во многом объясняется частотность неузуальных наречий в белорусской поэ-зии. Кроме того, в национальном пространстве к таким лексемам предъявля-ются двойные требования: они должны отражать уникальность авторской ма-неры письма и в то же время соответствовать критериям потенциальных слов, которые «могут стать и наконец должны войти в число узуальных единиц» [Прыгодзіч 2013: 15]. Склонность созданных наречий входить в узус зависит от: 1) продуктивно-сти их словообразовательных моделей; 2) лексико-семантических (образных) возможностей; 3) стилистической специфики данных лексем. Как уже отмеча-лось, в структурном плане многие окказиональные наречия представляют со-бой потенциальные реализации русского и белорусского языков. Что касается смыслообразовательных возможностей неузуальных лексем, то органиче-скими элементами общеупотребительного лексического фонда чаще становят-ся те авторские единицы, которые ярко отражают национальное сознание но-сителей языка и соответствуют их языковому вкусу. Не случайно при создании характерных наречий белорусские авторы ориентируются преимущественно на народные словесные образцы и фольклорные образы4. Многие окказиональные наречия Р. Бородулина и Н. Матяш передают «доми-нанты восприятия» [Шклярик 2005: 149] белорусского этноса посредством фик-сации ключевых аудиовизуальных, пространственно-временны́х и др. образов и признаков – компонентов национальной картины мира. О т а д ъ е к т и в н ы е неузуальные наречия, фиксирующие признаковые кон-туры мировидения белорусов, служат для концептуализации как физически ощутимых, так и отвлеченных характеристик предметов/ явлений, для актуали-зации чувственных и рациональных приоритетов носителей языка. Среди се-мантических групп потенциальных наречий у белорусских авторов особенно распространены колоративы, ярко передающие народные представления об окружающем мире. Данные лексемы отмечены лексико-семантическим син-кретизмом, поскольку сочетают цветовые и нецветовые семы. В результате та-кие наречия, с одной стороны, репрезентируют привычную для белоруса цве-——————— 4 Устно-поэтическая речь выступает сферой, в которой органично сливается этническое, мировоззренческое, историческое, языковое и эстетическое (об этом см. в: [Хроленко 2010]).
товую палитру: Месяца лядок смяецца жаўтарота (1); На развітанне ўшацкая сарока/ У дзве хустачкі бяленькія махала./ Яшчэ бялелі стрэхі беластога./ Ху-сцінкай ахіналася завея (2); Чым часцей/ Яго [лес] страх высякае,/ Тым часцейшы/ Зялёна расце (3); Блакітна дрыжыць бліскавіцы кроіва (4) (Р. Боро-дулин); Ды бывае – неба гляне так падсінена! (Н. Матяш) – а с другой стороны, передают символическое наполнение колористических номинаций и связанные с ними народные ассоциации, в т. ч. мифопоэтические, актуализированные в ад-вербиальной синтагматике. Ср.: жаўтарота (смяецца) – ‘жизнеутверждающе, выступая источником энергии, света’ (жоўты) і ‘молодо, наивно, непринуж-денно’ (ассоциативная связь с устойчивым жаўтаротае птушаня); беластога (бялелі) – ‘подчеркнуто чисто, незапятнанно, нетронуто’; зялёна (расце) – ‘про-являя связь с молодой жизнью, развитием, приростом’; блакітна (бліскавіцы кроіва дрыжыць) – ‘демонстрируя направленность вверх; напоминая о при-частности к сверхестественному’; падсінена (гляне неба) – ‘торжественно, празднично’. В текстах Р. Бородулина и Н. Матяш наряду с чисто отадъективными встре-чаются наречия, отмеченные с л о в о о б р а з о в а т е л ь н ы м с и н к р е т и з м о м: бліскавічна, ліхвярна, па-буслінаму... (Р. Бородулин); вяснова, жаўрукова, жа-лейкава, вогнепаклонна... (Н. Матяш). Множественность мотивации таких лек-сем [Земская 2011: 71] позволяет им идентифицировать этнокультурный мир не только в атрибутивном (формальное соотношение с отсубстантивными при-лагательными), но и в предметном ключе (семантическая связь с именами су-ществительными). По мнению И.Н. Литвин, при создании подобных наречий осуществляется «концептуальный сдвиг от субстанции к непроцессуальной признаковости второго порядка», при этом формируется устойчивая связь «субстанциональных компонентов ситуации, в том числе ассоциативного типа, служащих мотиваторами, с различными когнитивными позициями, занимае-мыми наречиями» [Литвин 2002: 14]. В лирике Р. Бородулина и Н. Матяш образно-характеризующие возможности таких наречий реализуются в ф и к с а ц и и н а ц и о н а л ь н о - к ул ь т у р н ы х р е а л и й и одновременной и х ко н ц е п т у а л и з а ц и и . Белорусские поэты со-здают наречия, проявляющие лексико-грамматический синкретизм: предметные смысловые компоненты сочетаются у них с квантитативной семой ‘множествен-ность’: У Белавежы – лосьна, язьна ў Шчары (Р. Бородулин) – лосьна=шмат ла-сёў, язьна=шмат язёў; Берагам асачыста й палынна. Востраў недзе ў нябёсах плыве (Р. Бородулин) – асачыста=шмат асакі, палынна=шмат палыну; Я ў сад хачу!/ У той прасторны сад,/ Дзе вішанна, і яблычна, і грушна… (Н. Мацяш) – вішанна=шмат вішань, яблычна=шмат яблынь, грушна=шмат груш. В результа-те индивидуально-авторские лексемы обозначают р а с п р о с т р а н е н н о с т ь , т и п и ч н о с т ь и с п е ц и ф и ч н о с т ь названных натурфактов, передают нацио-нальный колорит пейзажных зарисовок. Ряд наречий семантически соотносится с существтельными, которые обозна-чают не просто известные и распространенные на белорусском этнопростран-стве, но и с и м в о л и ч е с к и е п р е д м е т ы и я в л е н и я: Глухога бытавання марны хлуд/ Рос палынова, ціснуў валунова (Р. Бородулин); Як дапякае
палыно-ва/ Яшчэ і гэтая журба… (Н. Матяш); Хацела быць зялёнаю трава./ А быльня-гова ўжо сівела грыва (Р. Бородулин) – связь наречий со знаковыми для языково-го социума объектами сравнения (палынова=як палын, быльняязыково-гова=як быльнёг) способствует формированию в наречиях качественных сем (‘чуждо, неприемле-мо для человека’, ‘горько’, ‘больно’, ‘характерно для старости’ и под.), порож-денных многочисленными коннотативно-ассоциативными представлениями языковых носителей. Ориентация созданных белорусскими поэтами наречий на фольклор ярко проявляется не только в образной специфике, но и в стилистической окраске ряда лексем. Адвербиальные системы белорусских поэтов в целом характери-зуются широким распространением диалектных и стилистически маркирован-ных разговормаркирован-ных (просторечмаркирован-ных) наречий. По словам И. Науменко, современ-ная белорусская поэзия «сильно связана с деревней, с землей и в этом смысле – явление неповторимое, почти единичное в славянском мире» [Навуменка 1980: 12]. Кроме того, для относительно «молодого» белорусского литературного языка отличие «книжного» и «народного» не принципиальное и не имеет ощу-тимого значения [Піскуноў 2012: IV]. По этой причине наречные лексемы, пе-редающие «национальный ген» [Чабан 1988: 4] через корреляцию с диалект-ной речью, обретают большие возможности войти в языковую систему. При этом белорусские поэты актуализируют неразрывную связь литературного языка с «важнейшим источником ее питания – народно-разговорной лексикой» [Піскуноў 2012: ІІІ] и посредством введения диалектизмов, и за счет авторско-го обновления (трансформации) диалектных (народно-разавторско-говорных) лек-сем. В результате поэтические тексты обогащаются лексемами, занимающими промежуточное положение между о т д е л ь н ы м и (авторскими) лексемами и в а р и а н т а м и уже существующих (диалектных и/ или литературных) адвер-бов: наўпрамець – лит. апраметна; пацёмначы – лит. папацёмку; унезнароку – лит. незнарок, незнарокам; уперак – лит. упоперак; штогадок – лит. штогод – у Р. Бородулина; адводдаль – лит. воддаль; намэндаль – диал. мэндаль, лит. мэдлік, мэндлік5; наўпол – лит. напалову – у Н. Матяш. О беспрецедентности таких лексем можно говорить только условно с учетом объективно неполной фиксации диалектного словаря, однако и случаи предшествующего употребле-ния данных единиц нами пока не зафиксированы. Влияние народно-разговорного слова на авторское словотворчество прояв-ляется в предоставлении поэтам не только определенной морфемно-слово-образовательной модели, которая служит образцом для создания новообразо-ваний, но и специфического для данной диалектной системы понятия, подвер-гающегося семантико-категориальному переосмыслению в индивидуальном художественном пространстве. Например, на основе лексем кунега ‘любовь, нежность’, кунежыць ‘любить, нежить’ у Р. Бородулина появляется безлично-предикативное наречие кунежна. ——————— 5 Мэндлік – ‘пять снопов ячменя, овса, поставленных в кучки для просушки и накрытых распростертым снопом сверху’ [Тлумачальны слоўнік… 1979: 189].
Чаще экспериментируя с наречиями, имеющими корневые корреляты в лите-ратурной (а иногда и диалектной) разновидности языка, белорусские поэты уси-ливают потенциальность таких адвербиальных лексем за счет их доступности широкому кругу языковых носителей. Вместе с тем введение в тексты лексем, структурно / семантически ориентированных на ресурсы только периферийной (диалектной) языковой подсистемы, позволяет актуализировать богатство непо-средственно ее изобразительных возможностей. При этом белорусские авторы стремятся предупредить коммуникативные неудачи и постепенно, ненавязчиво сформировать интерес к диалектному слову со стороны большинства пользова-телей языка. По этой причине поэты довольно редко вводят в текст этимологи-чески непрозрачные лексемы (таким является, например, индивидуально-авторское напаўшкі Р. Бородулина: Не святыя лепяць гаршкі,/ А дзядзькі/ З цяжкімі рукамі/ Ходзяць з глінаю напаўшкі/ І маўчаць –/ Па суседству з вякамі – которое коррелирует, вероятно, с диалектным/ устаревшим напа́шкі, напа́шку, наапа́шку ‘накинув на плечи’ [Этымалагічны слоўнік… 1991: 233], но не исклю-чает и семантическую связь с лексемой напашэве ‘под руками, наготове, в нуж-ную минуту’, ‘на таком месте, где можно взять сразу, без поисков’ [Этымалагіч-ны слоўнік… 1991: 233]) и/ или используют приемы контекстуального расширения таких наречий. Ср. контекст: Гулялі ў снежні смешна, ўцешна/ Пры-бой, яна і я – ўтраіх./ Было нам/ Снежна і кунежна,/ І мору –/ Хораша без крыг (Р. Бородулин). Итак, поскольку проблема утверждения своей самостоятельности в системе славянских языков для белорусского литературного языка долгое время стояла очень остро, белорусским авторам важно было передать в поэтической речи не только свою эстетическую позицию, но и специфику этновосприятия и языко-вой картины мира. Язык русских поэтов не испытал подобных сложностей в своем становлении, и это расширило возможности для реализации в их лири-ке индивидуальной речевой стихии. Если индивидуальное у белорусских авто-ров существует в тесном взаимодействии с общенациональным началом твор-чества, то в художественных системах выбранных нами русских поэтов преобладает личностная доминанта. Это не в малой степени было поддержано актуальными тенденциями русской поэзии: и духовная атмосфера Серебряного века с его установкой на элитарность искусства, и мощный эмоциональный подъем «шестидесятников» способствовали формированию творческих лично-стей Б. Пастернака и Б. Ахмадулиной. Интегративной основой лирики Р. Бородулина и Н. Матяш была ориентиро-ванность на высшие образцы фольклора, а объединяющее начало поэзии Б. Па-стернака и Б. Ахмадулиной во многом обусловлено фактором литературной пре-емственности и наследования, в т. ч. традиций Серебряного века. Некоторые авторские наречия Б. Пастернака, чья индивидуальность сформи-ровалась в условиях русского духовного Ренессанса, отмечены книжной стили-стической окраской. Ср.: И гимн гремел всего хвалебней,/ И пели даже стари-ки… (1); Всё встрёпаннее, всё многолепестней/ Ложиться будут первого числа/ Живые нравы, навыки и песни… (2); Бессрочно и тысячеверстно/ Шли дни под бризантным дождем (3). Показательно в этом плане, что отдельные
ад-вербиальные лексемы Б. Пастернака, передающие отвлеченные признаки, всту-пают в корреляцию с неолексиконами иных поэтов – его современников [Ни-кульцева 2014: 8]. Например, отношениями словообразовательной производно-сти связаны наречие Б. Пастернака надмирно и прилагательное надмирный В. Брюсова6. Ряд адвербиальных лексем Б. Ахмадулиной также отразил ее сле-дование поэтической традиции начала ХХ века7. Ср. утонченно-книжные наре-чия, маркирующие изысканность и грациозность авторского почерка Б. Ахма-дулиной: …Тяжко пав на южные ограды,/ вакхически цвела и нежилась сирень…; …Ученик его прельстительно великий,/ и я – какой ни есть, но уче-ник его (Памяти Генриха Нейгауза); Но ревизор наружу выходил/ не часто и держался суверенно. Вместе с тем оба русских поэта, испытавшие влияние интеллектуальной мо-дернистской поэзии, создают наряду с книжно-возвышенными и утонченными разговорные наречия, демонстрируя тем самым гибкость своей поэтической ма-неры и игровой принцип организации художественного пространства. Введение в текст адвербов, представляющих собой авторские стилизации просторечной/ народно-разговорной лексики, казалось бы, сближает русских и белорусских по-этов, однако данный художественный прием у Р. Бородулина и Н. Матяш, Б. Па-стернака и Б. Ахмадулиной имеет разную национальную детерминированность. В белорусской лирике подобные наречия актуализируют и с ко н н у ю н а р од н у ю о с н о в у литературного языка, который и на современном этапе своего развития естественно пополняется за счет лексем данного стилистическо-го пласта. Такие белорусские наречия проходят стилистическое «вызревание»: «В поэтических строках наших лучших поэтов наращивается “жемчуг” литера-турного языка, <...> простое слово приобретает приращение смысла; обогащаетя новыми ассоциативными связями в отвлеченном значении. Возвышенное и воз-несенное в поэтической строке на место высокостилевого, “простое” слово уже в новой “ипостаси” закрепляется в культурно-языковой памяти народа…» [Са-доўскі 1983: 191]. Б. Пастернак и Б. Ахмадулина, вводя в поэтический словарь авторские сни-женные лексемы, также в определенной мере наследуют принципы классиче-ского (еще пушкинклассиче-ского) подхода к отбору/ созданию языковых средств. А.С. Пушкин, по словам В. В. Виноградова, открыл «шлюзы литературы для простонародного языка, для просторечия и устной словесности» [Виноградов 1935: 13]. Однако развитие и обогащение языка русской поэзии шло уже по ино-му пути – пути постепенного «разбавления» возвышенных лексем словами про-тивоположного стилевого регистра. В этом отношении у русских поэтов, выбран-ных нами, традиционный подход перетекает в новаторский. Так, Б. Ахмадулина довольно часто использует разговорные слова и обороты и сводит их в микрокон-тексте с устаревшей/ высокой лексикой. Б. Пастернак же чрезмерно повышает удельный вес сниженного стилистического пласта. А. Синявский отмечал, что ——————— 6 В отношении коррелятов данного типа В. В. Никульцева употребляет термин идентичный неологизм [Никульцева 2014: 8]. 7 Не случайно Е. Рейн назвал Б. Ахмадулину одним из последних представителей Серебряного века русской поэзии [Рейн 1997: 10].
«Пастернак долгое время оставался к кругу традиционных тем, заезженных по-этами прошлого и настоящего. Однако о традиционных веснах и закатах он заго-ворил по-новому и рассказал о красоте природы не языком привычных поэтиче-ских банальностей, а расхожими словами нашей повседневности, житейской прозы. Тем самым он возвратил ей утраченную свежесть, эстетическую значи-мость. Избитый сюжет в его обработке превратился в живое событие» [Синяв-ский 1965: 28]. «Смело вводя в высокую речь поэзии низкий язык жизни, городской совре-менности, Пастернак не гнушается канцеляризмами, обиходным просторечием, разговорными идиомами» [Синявский 1965: 28]. Круг указанных языковых средств поэт расширяет за счет собственных наречий соответствующей окраски типа вразноряд, тихомолком (В спокойствии и хладнокровии/ Работали мы ти-хомолком); образует лексемы путем усечения общеупотребительных лексем ли-бо подвергает последние морфолого-синтаксической трансформации: Осень! Изжелта-сизый бисер нижется./ Ах, как и тебе, прель, мне смерть/ Как прие-лось жить! (1); В час его [поезда] прохода столь/ На песке перронном людно,/ Что глядеть с площадок боль,/ Как на блеск глазури блюдной (2). Аналогичные явления наблюдаются и у Б. Ахмадулиной: Ознобно ждать, чтобы чужак ушел (1); Округлый склон оврагом – рвано ранен (2); За это мне выпало нежности столько,/ что будет смертельней, коль пуще и больше (3) – в первом и втором контекстах представлены неузуальные адвербиальные лексемы, причем рвано образовано в результате реструктуриации терминологического сочетания рваная рана; а в третий поэтический фрагмент автор вводит окказиональный функцио-нальный транспозитив общеупотребительной лексемы. 3. Наречная неологизация каждого из выбранных нами авторов в опреде-ленной мере маркирует и их идиостилевую специфику. Это находит отраже-ние в формально-структурной и семантической характеристике, функциональ-ном предназначении наречий в тексте. Б. Пастернак в кругу иных поэтов, у которых наиболее востребованы отадъ-ективные качественные/ безлично-предикативные наречия на -о (белорус. -а), отличается употреблением адвербов о с о б ы х м о р ф о л о г и ч е с к и х т и п о в . Относительная немногочисленность наречных лексем на -о (около 35% от всех наречий) компенсируется у автора распространенностью отсубстантивных/ от-глагольных наречий типа всклянь, вприпрыжку, впроголодь, наперечет, невтер-пеж, трусцой… По таким же словообразовательным моделям Б. Пастернак со-здает и собственные наречия: вразноряд, тихомолком, в щепу (лит. в щепки), форма которых, как и соответствующих системных единиц, актуализирует по-рывистость, упругость и энергичность его стиха. Ср.: Я все готов разнесть в щепу./ И всех поставить на колени./ И я по лестнице бегу,/ Как будто выхожу впервые. В целом Б. Пастернак довольно редко создает подобные наречия. По наблю-дению А.К. Жолковского, это восполняется за счет пограничных категорий, в т.ч. «существительных великолепия» типа надсад, перехват, присвист, разброд, для которых именно наречное, а не номинативное употребление было бы нормаль-ным [Жолковский 2011: 166-167]. Однако отмеченное взаимодействие категорий
включает и процессы противоположной направленности – адвербиализацию предложно-падежных форм. Например, в контексте: Все жили в сушь и впрого-лодь,/ В борьбе ожесточась… – именная группа в сушь представляет собой семантический неологизм, поскольку утрачивает свое первичное обстоятель-ственное значение ‘в сухое время’ и обретает контекстуальное определитель-ное ‘всухомятку’, поддержанопределитель-ное вторым наречием в однородном ряду. Такие лексемы позволяют автору сохранить ритмо-метрическую организацию стиха и передать разговорную непосредственность его лирики. Хотя внешне они и создают эффект неотшлифованности и «небежности» речи [Шапир 2004], однако в системе изофункциональных языковых средств репрезентируют уни-кальность и внутреннее единство художественной системы Б. Пастернака. Среди окказиональных наречий Б. Ахмадулиной особо распространены л е к с е м ы - ко м п о з и т ы. По замечанию Т.М. Николаевой, степень разнообра-зия прилагательных и наречий, к которым обращается языковая личность, тип и строгость (точность) их употребления являются ведущими показателями двух кодов – языка упрощенного и интеллектуального. В упрощенном языке использование данных лексем очень ограниченно и набор их перечисли́м [Ни-колаева 2000: 388]; интеллектуальный же язык стремится к тонкой дифферен-циации явлений мира, в т. ч. за счет мастерски созданных окказионализмов. Наречия типа неусыпно-слепо, лениво-зорко, сметливо-кротко маркируют подчеркнутое внимание Б. Ахмадулиной к слову и тяготение поэта к импрессио-нистической эстетике с ее стремлением «запечатлеть предметы в том мгновен-ном облике, какой действительно был увиден… <…> в сосредоточенности на восприятии мельчайших оттенков и нюансов бытия» [Алешка 2001: 59]. Напри-мер: Как женщины глядят в судьбу варенья:/ лениво-зорко, неусыпно-слепо –/ гляжу в окно, где обитает время/ под видом истекающего лета – важная эсте-тическая роль наречий определяется их способностью характеризовать одновре-менно две, причем аксиологически несовместимые, ситуации – обытовленную и связанную с размышлениями о вечном. Однако чаще авторские наречия-композиты служат Б. Ахмадулиной для со-здания пейзажа с множеством разнообразных оттенков, тонов и модуляций об-разов: Отпразднуем, погода и погода,/ наш тайный праздник, круглое число./ Замкнулся круг игры и хоровода:/ дождливо-снежно, холодно-тепло. Или: Свечу истрачу, взор сошлю в окно,/ как второгодник, не решив задачи./ Меж тем в окне уже светло-темно. Тяготение к воссозданию пограничных ситуаций, особенно в природе, было свойственно и Б. Пастернаку. Однако «порывистая изобразительность» его поэ-тического рисунка [Синявский 1965: 26] препятствовала появлению наречий-композитов8. Между тем о релевантности данной структурно-семантической группы лексем в лирике Б. Ахмадулиной свидетельствует их использование в системе иных средств, служащих для детального изображения мира, – адвер-биальных (адвербиально-адъективных сочетаний, наречных однородных рядов) ——————— 8 В проанализированных нами поэтических текстах Б. Пастернака нам не встретилось ни одного индивидуально-авторского наречия-композита.
и неадвербиальных (прилагательных- и существительных-композитов [Алешка 2001: 60]). Одной из определяющих черт поэзии Р. Бородулина, особенно раннего пе-риода, является ее живописность и наглядность. Как отмечает А. Э. Астраух, Р. Бородулин «любит саму вещь… знает ее “на смак і навобмацак”» [Астраух 2001: 9]. Поэтому значительную часть авторских наречий занимают лексемы, передающие п а р а м е т р и ч е с к и е м а т е р и а л ь н ы е и ф и з и ч е с к и о щ у -т и м ы е ко н -т у р ы м и р а – в звуковой, цве-товой, кинес-те-тической и пр. пер-спективах: Гранаты ляжаць сцежалела, барвяна,/ Нібы капшукі, што грашыма напханы (1); Яму [бурштыну] адгукліва перадаецца цеплыня (2); Вогнішча ў лузе даходзіць дымліва,/ Золь сарамліва праймае (3); Залее ззелянела замша./ І хвар-тушок/ Ледзь-ледзь намок (4). Для фиксации «земных», «жилистых», «прочных» образов [Астраух 2001: 51] автор создает наречные лексемы, эксплицирующие с о м а т и ч е с к у ю с е м а н -т и к у. Подчеркивая с помощью наречий «-телеснос-ть» описываемых на-турфак- натурфак-тов, Р. Бородулин тем самым персонифицирует их и реализует один из тради-ционных базовых культурных кодов: ...Дзядоўнік лапушыўся аблавуха,/ Да замежнага асоту лебяда/ Падавалася... (1); Шапка-вушанка/ Вусата хрумста-ла канюшыну (2); Там плот/ Кожным моцным калом/ Смяецца сабе рэдказу-ба… (3). В стремлении к «грандиозности» изображения действительности9 Р. Бороду-лин чаще других поэтов создает и сложные двукорневые наречия: Сосны прары-пелі,/ Жагнаючы зеленарука лёх (1); Хмарыцца цемнааблока (2); Сакавік хварсціць белакутаса (3); Барханачуйна помніць слых/ Крык/ І сык кулі... (4). Такие наречия позволяют автору актуализировать в одних случаях этнокультур-ные доминанты мировосприятия, а в других – нетривиальность и экзотичность для белорусского сознания образов. Лирика Н. Матяш выразительно ориентирована на тонкую нюансировку психологического космоса лирической героини. По этой причине круг востребо-ванных системных наречий, передающих п с и хо л о г и ч е с к и е к ач е с т в а лиц и персонифицированных не-лиц, поэт пополняет за счет индивидуально-авторских лексем соответствующей семантики: жудна, журна, забыўліва, засцярожана, неназоліста, непаблажліва, несмутліва, нераскайна, учаравана… Подчеркивая «душевную деликатность, нежность, трепетную природу» [Смаль 2013: 125] своей лирической героини и поэтизируя природный мир, Н. Матяш создает наречия с явно ощутимым «р о м а н т и ч е с к и м ко м п о -н е -н т о м ко -н -н о т а ц и и » [Студе-нова 2007]: Спеў-на і воль-на, -нібыта -на гор-най/ Скале!/ Лётка, як птахам уразлівым дзікім/ З гордым узмахам крыла! (1); ...Наўдзіў парадаксальныя твае/ “Дзе”, “як”, “чаму”, “нашто”,/ Нібы насенне адуванчыкаў, зрываных/ Табою,/ Так і носяцца наўкола/ Мяне –/ Празрыста, лётка, чэпка-вечна (2); Вялізная Зямля мая [Башкірыя], мая маленькая!../ <...>/ Усюды марыш ты і верыш так жалейкава... (3) (На адвітанне з Башкірыяй). ——————— 9 Стремление к «грандиозности» образов отмечал Р. Якобсон при характеристике сложных слов В. Маяковского.
