О некоторых проблемах эмигрантологии и об этике научной дискуссии (заметки редактора)

(1)

О некоторых проблемах эмигрантологии и об этике научной дискуссии… 291

ISSN 2083-5485

О некоторых проблемах эмигрантологии и об этике научной дискуссии (заметки редактора) В журнал Polilog № 5 за 2015 год поступили два материала, касающиеся одной и той же проблемы: рецензия проф. Иоанны Мяновской на книгу В. Агено-сова Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмигра-ции и интервью Лолы Звонаревой с французским славистом Рене Герра, в ко-тором также речь шла об упомянутой антологии. Мнения авторов относитель-но книги проф. В. Агеотноситель-носова оказались противоположными, в результате чего возникла своеобразная дискуссия. И. Мяновска справедливо отметила, что Владимир Агеносов, ученый, чье имя известно всем, кто занимается литературой русского зарубежья, едва ли не первым среди литературоведов-эмигрантологов попытался ввести литературу второй волны эмиграции в научный обиход. Он последовательно в течение многих лет собирал материалы, разбросанные по разным источникам, анали-зировал отдельные произведения, включал их в учебные пособия, формировал представление о значимости творчества писателей второй эмиграции, резуль-татом чего и явилась Антология. Автор рецензии считает книгу важным эта-пом в научном исследовании все еще мало изученного пласта русской литера-туры зарубежья и отмечает ее практическое значение для хотя бы отрывочного знакомства не только специалистов, но и рядового читателя с неизвестными или малоизвестными именами и произведениями. Реакция Рене Герра полностью негативна. Французский коллекционер, напрочь отметая достоинства и необходимость книги, увидел в Антологии толь-ко фактографические ошибки, с запальчивостью остоль-корбленного обладателя по-следней истины обвинил ученого в некомпетентности, в присвоении чужого ма-териала и нарушении авторских прав. При этом высокий градус неприятия труда проф. В. Агеносова обусловил эмоционально-экспрессивную лексику, не допу-стимую в научных дискуссиях. Не исключено, что такой накал страстей продик-тован жанром интервью как живого общения. Но в таком случае следовало бы интервьюеру Л. Звонаревой стилистически подкорректировать запись интервью, которую она передала в редакцию. Кстати, зная о том, что в журнале печатаются материалы, прежде нигде не опубликованные, проф. Звонарева ввела редакцию

P

OOLLIILLOOGG

.

S

TTUUDDIIAA

N

EEOOFFIILLOOLLOOGGIICCZZNNEE nr 6 ss. 291-294 2016

(2)

Galina Nefagina 292 в заблуждение: как оказалось, это интервью, вышедшее в Poliloge с небольши-ми изменениянебольши-ми (по требованию редакции были смягчены или устранены не-которые формулировки) ранее было опубликовано еще в двух изданиях в Рос-сии (“Книжное обозрение”, 2014, 24 ноября, “Литературные незнакомцы”, 2014, № 10)1_{. Возникает вопрос: для чего нужно было публиковать} компроме-тирующий ученого материал в зарубежном научном журнале? Только ли по-иски истины руководили участниками интервью? В литературной эмигрантологии немало спорных вопросов. Они касаются как уже, казалось бы, устоявшегося разделения на эмиграционные волны, так и более конкретных проблем, например, отнесения отдельных писателей к той или иной волне. В современном литературоведении стало традицией говорить о волнах русской эмиграции, подразумевая под этим и исход русской интеллигенции после рево-люции 1917 года, и перемещение/беженство из/от Советского Союза во время и после Второй мировой войны, и выезд диссидентов в 1970-е, и массовый отъезд из России и бывших советских республик во время и после «перестройки». В действительности, если эмиграция – это вынужденное переселение, изгнание, связанное с невозможностью возвращения в родную страну, а отсюда – с ощущением изгнанничества и утраты, то эмигрантами в полной мере можно считать писателей первой и второй волн, в отдельных случаях (А. Солженицын, В. Некрасов) – третьей. Послеперестроечная же волна включает не эмигрантов, а экспатриантов. «Экспатриант – это человек, добровольно покинувший родной дом; часто экспатриант уезжает из родной страны с целью получения образова-ния, улучшения условий жизни, творчества и т.п.»2_{. Поэтому, объединяя под} об-щей крышей «литературы русской эмиграции» представителей всех четырех волн перемещения из России в другую (не родную) страну, мы допускаем неточ-ность. Правильнее было бы в таком случае применять понятие «литература рус-ского зарубежья». Но вторая волна – это, бесспорно, эмиграция. Особые трудности возникают с определением места в эмиграционных волнах писателей, живших в странах-лимитрофах, т.е. самостоятельных государствах, которые образовались после Первой мировой войны и в результате распада Рос-сийской империи. Вопрос о писательской соотнесенности в пространстве эми-грантской литературы требует аргументации и некоей конвенции исследовате-лей. Нужно определиться, на каком основании относить писателя к той или иной волне: либо по времени его эмиграции, либо по активности литературной деятельности, либо, как предлагает В. Агеносов, по типологической общности. Последнее мне представляется достаточно значимым критерием, позволяющим, как это и делает в Антологии Агеносов, объединить писателей-дипийцев и писа-телей хронологически выделяемой второй волны. И здесь существенно важен их общий опыт проживания (пусть недолгого, как у А. Перфильева, Ю. Иваска, ——————— _{Во время подготовки материала обнаружила еще одну публикацию этого интервью под} другим названием «В кривом зеркале антологии». См. denlit.ru/index.php?view=articles& articles_id=1806

(3)

О некоторых проблемах эмигрантологии и об этике научной дискуссии… 293 Б. Нарциссова) в составе СССР и их беженский опыт лагерей ди-пи со всеми вытекающими из этого мировоззренческими проблемами. Спорным оказывается вопрос о принадлежности к первой или второй волне Ирины Сабуровой. В. Аге-носов включил творчество Сабуровой в антологию писателей ди-пи и второй волны. В то же время Рене Герра относит Сабурову к первой эмиграции. Сабу-рова до 1940 г. жила в Риге, где публиковалась и в рижских, и в зарубежных из-даниях. После установления советской власти в Латвии (как известно, это про-изошло с разделением сфер влияния между Германией и СССР накануне Второй мировой войны) она выезжает в Германию, а во время немецкой оккупации в 1941 г. возвращается в Ригу. Навсегда покинула Латвию в 1944 году. Если учесть, что и первый раз Сабурова оставила Ригу с началом Второй мировой войны, и второй раз покинула страну в связи с войной, то логичнее все-таки считать ее близкой второй волне, даже если основываться только на хронологии, привязанной ко Второй мировой войне. То, что писательница публиковала свои произведения в эмигрантских журналах, не означает, что она в это время сама была эмигранткой. Кроме того, В. Агеносов справедливо выделяет группу ди-пийцев, к которой относится и Сабурова. Даже если формально (по временным признакам) некоторые из них принадлежат к первой эмиграции, но по духу и по мироощущению все-таки их творчество ближе второй волне. Поэтому то, что Р. Герра только на основании личных знакомств и личных разговоров с писателями (которые, кстати, не подтверждены документально) от-рицает объединения писателей ди-пи и второй волны в типологическую общ-ность, предпринятое в книге Агеносова, не представляется аргументированным. Немалые трудности в изучении литературы военной эмиграции представляет восстановление/установление биографии писателя, а иногда даже настоящего име-ни. Поэт и популяризатор второй волны Валентины Синкевич говорила, что у пи-сателей второй эмиграции разнятся не только биографии, но и автобиографии. Боязнь репатриации заставляла менять имена, фамилии, национальность и приду-мывать мифическую биографию. Не так просто восстановить истину, и здесь неиз-бежны разночтения, неточности, которые, конечно, могут быть устранены при изу-чении архивных документов, мемуаров и дневников, если таковые из личных хра-нилищ перейдут в научное пользование. Литература второй волны эмиграции до сих пор остается изученной недо-статочно. Причины этого не только идеологического характера, но и сложив-шегося стереотипа восприятия ее как менее значимой в художественном плане, нежели первая. Представленные в Антологии В. Агеносова отрывки из прозы писателей второй волны и ди-пи позволяют если не опровергнуть это мнение, то подвергнуть сомнению его безапелляционность. Отдельные писа-тели и поэты второй волны (Иван Елагин, Леонид Ржевский, Ольга Анстей, Борис Филиппов, Николай Нароков, Николай Моршен, Вячеслав Завалишин, Николай Ульянов) нашли свое место в научном поле эмиграционной русской литературы, но остается еще немало имен, не включенных в сферу научного исследования. Страницы Антологии знакомят со многими авторами, что, ду-мается, будет толчком к их более пристальному изучению. Исследование литературы второй волны эмиграции наталкивается на пробле-му источниковой базы. Книги и разбросанные по разным издававшимся в

(4)

Герма-Galina Nefagina 294 нии и США журналам произведения писателей малодоступны. Лишь немногие переизданы в России или можно найти в интернете. Остается проблемным ис-следование почти четырехлетнего «лагерного» периода литературы ди-пи из-за недоступности ротапринтных изданий, рукописных альманахов, выходивших в лагерях. Вне поля зрения исследователей оказываются многие произведения, рассеянные по периодическим изданиям. Причем если русская эмигрантская литература Германии, США, Франции, отчасти Англии включена в той или иной мере в исследовательский процесс, то русские писатели ЮАР, Австралии выпадают из контекста второй волны. Большую помощь в поиске произведений может оказать работа М.Е. Бабичевой Писатели второй волны русской эмигра-ции: Биобиблиографические очерки, являющаяся пока самым полным в России биобиблиографическим исследованием литературы второй волны. До сих пор важным источником исходной информации о писателях является Лексикон рус-ской литературы ХХ века немецкого слависта Вольфганга Казака. Безусловный интерес литературоведов могут вызвать справочные издания М. Юппа Роспись книг поэзии Российского Зарубежья ХХ века (1917-2000) и П. Базанова Библио-графический указатель дипийских книг и брошюр (1945-1951 гг), а также Биб-лиография русской зарубежной литературы 1918-1968 Л. Фостер. В этот спи-сок с полным правом можно добавить и книгу В. Агеносова. Те, кто искренне хочет вернуть творчество второй волны на родину, пыта-ются хотя бы в отрывках донести его до читателя, как это и делает проф. Аге-носов. Рене Герра, опубликовав те, поистине бесценные документы и произве-дения, которыми владеет, разрешив использовать уже опубликованные мате-риалы, на которые распространяется его право обладателя, внес бы неоцени-мый вклад в культуру и науку. Это было бы гораздо существеннее, чем обвинять автора Антологии в допущенных ошибках. Да, есть ошибки, есть неточности, но практическая значимость книги как раз в том, что она предоставляет дру-гим ученым материал для дальнейших исследований и уточнений. Последовательное изучение творчества отдельных писателей позволит со-здать систематизирующие исследования о стилях, направлениях, поэтике ли-тературы второй волны, которых пока еще не существует. Антология В. Аге-носова, действительно, выводит из небытия имена и произведения, открывая перспективу литературоведческих исследований огромного, едва не потерян-ного для культуры архипелага. Наука движется вперед благодаря существованию разных мнений, разных, иногда противоположных взглядов на предмет исследования. Именно в науке истина рождается в споре, в умении аргументировать свою точку зрения, приве-сти доказательства своей правоты. Этика научной дискуссии предполагает борьбу не личностей и амбиций, а концепций. И побеждает тот, кто, не сотрясая воздух эмоциями, предлагает стройную систему аргументации своей концепции. Galina Nefagina